Судя по тому, каким я возвращаюсь, а, то есть, расслабленным, можно сказать, что легко даю себе спуск и теряю контроль. Я уже не так собран, как прежде. Моя жизнь была соткана из тренировок, сейчас же всё поменялось, и я увлечён не только хоккеем. Теперь он больше не на первом месте. Это очень пугающий фактор. Стоит дать слабину, и моя фамилия спустится на дно к тем неудачникам, которым боялся стать. Я не припоминаю себя в числе худших. Я всегда был в тройке, и легко удерживал позиции. Сейчас мне стоит найти золотой баланс между отношениями и собой. Я не на шутку ушёл с головой, что значительно размывает будущее. Мне не доводилось быть в подобном положении, и сейчас это впервые.

Как говорила Эмма: она не может заниматься всем, чтобы преуспеть во всём. Это возможно только тогда, когда упор уходит в одну деятельность. Возможно, когда я катался и не отвлекался, получал желаемый результат. Сегодня мне страшно. По-настоящему страшно, потому что я стараюсь видеть себя со стороны. Мне не нравится то, что я наблюдаю. Ощущение, что я не дотягиваю, хотя могу ошибаться и придраться. Да, внутри абсолютно новые чувства, словно начал парить, но мои успехи в хоккее, кажется, становятся провалом. Именно этот факт заставляет меня посмотреть на всё под другим углом вечером в субботу. Из-за нелетной погоды, нам предложили перенести рейс или дождаться улучшения. Выбора не было, уже в обед мы приземлились в Торонто.

— У тебя есть планы? — спрашиваю я, обращаясь к Рэну, который указательным пальцем постукивает по пульту и по второму кругу листает каналы.

Он переводит взгляд на меня.

— В девять вечера? — иронизирует Рэн, замечаю, как у Картера дёргается уголок губ. Он вот-вот что-то выдаст, но я больше не готов держаться. Ответ будет незамедлительным: мой кулак в его челюсти.

— Да, — язвлю я. — В девять вечера.

Рэн выгибает бровь, явно не привыкший к подобной реакции с моей стороны. Но, как было заявлено ранее: многое поменялось. И я тоже. Мне надоело говорить, пора доносить иным способом, например, методом Мэйса.

— Лечь спать.

Картер тихо фыркает, но мы игнорируем. Его никто не держит, хочет тусить — пусть тусит.

— Я хочу покататься.

— Покататься? — с толикой замешательства, интересуется Рэн. — В девять вечера?

— Да, черт возьми, в девять вечера. Ты долго будешь упоминать время?

Не знаю, почему раздражаюсь, но глупые вопросы всегда выводят из себя. Меняется даже мой словарный запас.

— И где?

— Где ты тренируешься, у нас широкий выбор?

— В такое время нас никто не пустит.

— Есть как минимум один способ, чтобы пустили.

— Думаешь, старик примет деньги?

— Доллар вряд ли, а вот пара сотен с удовольствием утешит его этой ночью.

— У тебя завтра тренировка, будешь платить деньги?

— Мне нужно.

Рэн вопросительно выгибает бровь, чувствуя неладное, но мне необходимо услышать хотя бы его мнение. Я всё ещё помню, что рассказала Эмма. У меня есть выбор, и если он падет на согласие, то последнее, чего хочу и первое, чего боюсь — утянуть всех на дно.

Поднимаюсь с дивана.

— Ты идёшь?

— Если тренер выкинет меня из команды, то тебе придётся найти новую, и не хуже.

— Не ной, как размазня.

С лицом человека, которому только что бросили перчатку в лицо, Рэн поднимается и выпрямляется. Он несколько секунд изучает меня проницательным взглядом, после бросает его на Картера и качает головой.

— С каких пор ты начал рисковать? В чём дело?

— Чем я рискую сейчас?

— Обучением тут.

— Тут несколько университетов, — напоминаю я.

— Не только этим.

Я закатываю глаза, прекрасно понимая, куда ведёт разговор.

— Мои отношения вас не касаются. Я способен разобраться сам.

Картер снова фыркает, и я перевожу взгляд на него. Такого равнодушия у меня от роду не было.

— Если тебя что-то смущает, можешь свалить в комнату.

— Это не только твоя квартира, — скалится он.

— И не твоя. Если ты забыл, сумма складывается от нас троих. Я могу говорить тут о чём угодно. Делать всё, что угодно. Приводить, кого захочу. Если не устраивает и ты продолжаешь плакаться, то пора очнуться.

— Мне не интересны девчонки, в которых побывал твой член.

— Скажи это Диане и Кире.

Его лицо становится мрачным.

— Так себе.

— Трижды так себе, — раздражаюсь я, но Рэн почему-то находит это смешным.

— Я ничего не помнил.

Не удерживаю глаза на месте и вновь позволяю им закатиться.

— Мне плевать. Можешь вернуться и ещё раз. Кто знает, может, она и сейчас тебя не вспомнит.

— Она пишет мне.

— Кто? Твоя шизофрения? Они обе послали тебя нахрен. Диана сделала это дважды.