— И что ты сделаешь? Ударишь?

— Могу, как один из вариантов, — кивает Эмма.

— Нет, не можешь.

— Назови хотя бы одну причину.

— Во-первых, ты любишь меня. Во-вторых, они уже не такие острые.

— Этого мало.

— Не в нашем случае. Ты даже дышать не будешь, если ветер попросит.

Эмма хмурится, а я просовываю руку под её куртку, из-за чего она начинает извиваться и визжать от холода. Из её глаз бегут слёзы то ли из-за смеха, которым она заливается, то ли из-за моих холодных рук и снега, что ловко попадает на оголенную кожу. И как только встречаюсь с губами, тут же отстраняюсь, получив не нежность, а острую боль.

— Ты сейчас меня укусила? — всё ещё не веря, спрашиваю я.

— Да, — верещит девушка.

Не успеваю очнуться, как одна её рука выскальзывает и в следующую секунду снег оказывается на моём лице. Это похоже на высказывание: упал, очнулся, гипс, потому что Эмма выползает из-под меня, бросает ещё один снежок, который попадает в плечо, благодаря автоматической реакции, и буквально бежит по льду, что выглядит довольно смешно. Поверить не могу, что она сделала это.

Не заставляю ждать ответ. Быстро создаю шарик из снега и бросаю в неё, едва попав в ногу.

— Мимо! — хохоча, кричит Эмма, пока я делаю ещё один.

Вторая попытка оказывается намного успешней. Снежок чётко попадает в спину, и разлетается на сотни мелких снежинок.

— Всё равно плохо! — уведомляет девушка, успев показать язык.

Тогда я поднимаюсь и подхватываю горку, устремляясь за ней. Зря она это начала и сказала. Меня ждёт потрясение. Эмма дёргает шнурки и уже хочет снять коньки, решив бежать по холодному снегу. Я всё равно успеваю. Та самая горка снега, что осталась в ладони и превратилась в небольшой шарик, попадает ей под одежду. И тогда Эмма кричит так, что лавина может сойти с ближайших гор.

Девушка прыгает, смеётся, визжит и пытается вытащить снег, который наверняка успел намочить одежду. Она ориентируется и, кажется, забывает обо всём, потому что очередная порция прилетает мне в голову.

— Это война! — смеюсь я, делая ответный залп.

Я успеваю получить ещё как минимум пять, бросив в ответ подобное количество. В итоге, мы полностью в снегу, из-за чего становится холодней, либо же усиливается ветер, который бьет по лицу морозными порывами. Уже хочу сделать новый снежок, но слышу визг и вскидываю голову, видя Эмму, которая упала в сугроб. Она что-то бубнит и проклинает шнуровку, которую сама развязала и, вероятней всего, на ней же запнулась.

Не успеваю моргнуть, как она подскакивает и бежит к машине, с криками о том, что замёрзла. Буквально за пару секунд её фигура исчезает с горизонта, прячась за дверью и тонированным стеклом пассажирского кресла. В отличие от неё, спокойно достигаю машины, не страшась холода.

Включаю горячий обдув на максимум и стягиваю свои коньки, пока Эмма растирает ладони и кладёт их на панель.

— Ударилась? — спрашиваю я, убирая коньки за кресло.

Девушка поворачивает ко мне лицо. Её глаза не иначе, как горят, щёки покраснели так сильно, что легко потрескаются, а губы, вероятно, распухли из-за поцелуев на морозе. Эмма тяжело дышит и смотрит на меня так пристально, что становится немного не по себе. Ещё одна секунда, и она оказывается на моих коленях, впиваясь в губы. По щелчку пальцев забываю где мы и в чьей машине. Пальцы находят клепки и замок на её куртке. Одним движением расстегиваю клепки, следом за чем взвизгивает молния. Куртка и шапка отлетают в сторону. За ними следует толстовка, которую дал ей перед отъездом, а после футболка. За полминуты к её одежде присоединяется моя. Между поцелуями начинаю смеяться, потому что всё выглядит нелепо и скомкано, когда мы вместе пытаемся стянуть штаны с её бёдер.

Это всё же удаётся, но с трудом. На мне есть низ одежды, в то время как на Эмме лишь нижнее белье. Она приподнимается и помогает мне стянуть штаны, опираясь на руль, благодаря чему раздаётся резкий возглас клаксона, что тоже смешит. Смех затихает, когда она опускается сверху. Его заменяет выдох, который мы издаём в унисон. Мне требуется секунда, чтобы глазами найти регистратор и вырвать его, выбросив в окно. Отец убьёт меня, но пока не заметил, есть время что-то придумать. Конечно, вряд ли выпасть из салона ему помог ветер. Такая отмазка подойдёт только летом, и то, очень сомнительно.

Эмма начинает двигаться, и все мысли отходят на задний план. Я лишь надеюсь, что смогу вспомнить об этом после. С головой тону в девушке, чьи глаза смотрят в мои, а пальцы впиваются плечи. Нахожу её ладонь и сжимаю в своей, оставив поцелуй на запястье. Она прижимается ближе и опирается лбом на мой.

— Я люблю тебя, — с дрожью в голосе, шепчет Эмма.

— Я люблю тебя.

Стоит этим словам слететь с губ, как она замирает. Если у меня не хрустнут кости в ладони, то это тоже успех, потому что Эмма сжимает её так сильно, что перестаёт поступать кровь.

— Я люблю тебя, — повторяю, чтобы это не показалось ей галлюцинацией.

— Ты говорил…

— Плевать. Я люблю тебя.

Её глаза наполняются слезами, из-за чего в горле образуется ком. Она остаётся на месте, не двигаясь и продолжая смотреть на меня в упор.

Вздохнув завожу локоны волос за уши и провожу большим пальцем по подбородку девушки.

— Я люблю тебя, только двигайся, иначе я сойду с ума.

— Сойдёшь с ума? — со смущённой улыбкой, спрашивает Эмма.

— Да, ты не поймёшь, это мужское.