К телефону справа была приклеена табличка с надписью "Не работает".

– Дерьмо, - пробормотал Джейк.

Он схватил трубку другого аппарата и прислушался. Гудок показал, что аппарат исправен. По тому, как дрожали его руки, он понял, что ему будет трудно засунуть четвертак в прорезь. Поэтому он прижал монету к металлической пластине, как можно ближе к слоту, чтобы попасть с первой попытки, и продвинул ее сильно прижимая ее край к плоской поверхности, пока та не упала. Он услышал в трубке щелчок.

Он набирал номер так быстро, как только мог.

Первый гудок еще не был закончен, когда Барни уже ответил.

– Джейк, возможно, это ничего не значит. Я не хочу, чтобы ты делал поспешных выводов.

Что-то в голосе Барни было не так. Его голос казался напряженным и чрезмерно контролируемым, и говорил он совсем в необычной для него манере.

Это плохо,– подумал Джейк.
– Очень плохо.

Я не хочу этого слышать!

– Звонила Барбара. Она беспокоится о Кимми. Судя по всему, Кимми пропала около тринадцати ноль-ноль.

Джейк посмотрел на свои наручные часы. На мгновение он даже не понял, зачем на них смотрит. Потом он понял, что хочет знать, который час. Два тридцать пять. Кимми отсутствовала уже много времени...

– Джейк?

Он не ответил. Кимми отсутствовала с... тринадцати ноль-ноль - это час дня, верно?

– Наверное, она просто заблудилась, - предположил Барни.
– Ты же знаешь детей. Нет никаких оснований думать, что это имеет какое-то отношение к... другому делу. Джейк?

– Да, я уже еду.

– Держи меня в курсе.

Джейк повесил трубку. Словно в тумане, он вернулся к патрульной машине. Он сел за руль.

Кимми.

С ней все в порядке,– подумал он.
– С ней все должно быть в порядке. Ушла гулять куда-то, вот и все. Может быть, заблудилась.

Он увидел Рональда Смельтцера на кухне, стоящего на коленях, зубами вырывающего плоть из живота, но это была не жена Смельтцера, а Кимми. С криком "Нет!" он застрелил этого человека.

С ней все в порядке. Никто ее не сцапал. Она просто гуляла или что-то в этом роде.

Прошло больше полутора часа.

Он увидел, как Гарольд Стэндиш открыл дверь, игриво поднял руки и сказал: "Не стреляйте". Джейк приставил свою пушку ко лбу Гарольда и вышиб ему мозги. Прибежала Барбара. На ней было голубое шелковое кимоно. Она закричала: "Это не наша вина!" Три пули пронзили ей грудь. Затем Джейк сунул ствол себе в рот и нажал на спусковой крючок.

Вот так все и будет, ублюдки,– подумал он.
– Именно это и произойдет, если с Кимми что-то случилось.

Лучше успокойся.

К черту это.

Сволочи, все потому, что вы не присматривали за ней!

Он свернул на подъездную дорожку позади ИГРУШКИ БиБи", борясь с желанием врезаться в нее. Затем он вышел из машины и направился к входной двери.

Его правая рука крепко вцепилась в ореховую рукоятку "Смит-Вессона .38". Он отстегнул предохранительный клапан кобуры.

Что я делаю?

Он отдернул руку и сжал ее в кулак.

Дверь дома открылась прежде, чем он успел позвонить. Барбара, бледная, с красными глазами, бросилась к нему и обняла его. Он ее оттолкнул. Она выглядела удивленной, обиженной, обвиняющей.

– Ладно, - сказал он, - как это случилось?

Барбара покачала головой.

– Даже не знаю, - голос у нее был плаксивый.
– Она сидела на крыльце. Мы вернулись с позднего завтрака в "Лачуге Лобстера". И она дулась всю дорогу домой, потому что я не разрешила ей взять мороженое. Она уже съела шоколадный торт, и я не хотела, чтобы она заболела. Не смотри на меня так!

– Извини, - пробормотал Джейк, продолжая обвиняюще смотреть на нее.

Извинение не было искренним. Ему хотелось схватить ее за блузку и размазать о дверной косяк. Мороженое. Кимми захотелось мороженого, а Барбара исполнила роль мамочки-босса, сказав ей нет, и теперь та пропала.

Барбара шмыгнула носом. И вытерла его тыльной стороной ладони.

– Итак, Кимми надулась, плюхнулась на крыльцо и сказала, что не войдет в дом. Поэтому я оставила ее там. Я имею в виду, ты же знаешь, какая она. А что мне оставалось делать, тащить ее за ухо? Я ее оставила. Я решила, что она войдет через пару минут. Но когда она этого не сделала, я вышла, чтобы забрать ее, а она ушла. Мне очень жаль, ясно? Боже, она и моя дочь тоже!