«Я говорил кое-с-кем». Ренрих… встретил самого себя? То есть, свою «тень», несостоявшегося себя? Вот от кого он нахватался странных фразочек! И потому был так зол на меня поначалу? Или потому, что уже тогда знал: ему придется присоединиться к "творческому хаосу"…

— Обычно персонажи приживаются. Они не так уж редко оказываются в чужих книгах. Феномен случайного героя. Творческое допущение. С вами бывало такое, что внезапно, в середине книги, буквально из ниоткуда появляется второстепенный персонаж, а к финалу он так хорошо вписывается в сюжет, что вам для него еще и отдельную историю хочется придумать?

— Да! — ухватилась я за его слова. — Почему нельзя сделать также и с Ренрихом?

— Вы пытались, — напомнил Филин. — Как видите, у вас не получилось. Притирка персонажа — процесс сложный. Иногда жители параллельных миров проникают через границы, если находят проницаемые участки. Тогда уже они вписываются сами. Обычно, с большей или меньшей долей успешности. Мы не преследуем тех, кто адаптивен. Только следим, чтобы не распространялась лишняя информация. Нам редко приходится иметь дело с разумными существами. Обычно развоплощению подвержены предметы, какие-то образы, которые постепенно распадаются. Их-то мы и поглощаем.

— А неуместные персонажи становятся наблюдателями? — предположила я.

— Мы вовсе не бывшие персонажи, — мягко возразил Филин. — То, что вы видите — лишь удобная для вас проекция. Для комфортного разговора. Мы — в основном пространство. Среда для молодых миров.

— То есть, вы — вообще не существа?

— Существо. Нет, мы, скорее, энергия.

Ужас. До меня, наконец, дошло с окончательной ясностью. Ренрих сейчас «зачистится» и станет частью энергетического хаоса, предназначенного для подпитки «молодых миров». Проще говоря — умрет мой отрицательный герой. Развоплотится.

Ничего себе у них там… космогонические процессы!

Я поежилась.

И тут же опомнилась. А чего я, собственно, все это выслушиваю, если у меня есть аргумент в защиту Ренриха?!

— Никакой частью он не станет. Для него уже пишется книга.

Филин покачал головой.

— Вы не поняли, Виктория Романовна? Вам не удастся привязать его к какому-либо из миров, потому что это уже не в вашей власти. А существовать без своего мира долго он не может. Рано или поздно присоединился бы к нам. Собственно, именно это скоро и произойдет.

Он ведь попрощался со мной, паршивец.

И ни словом не обмолвился. Понял, что ему не удастся попасть в новую книгу — и смирился? Ренрих?! Да ладно! Не верю…

— То есть, вы не выпускаете его из хижины, чтобы он не смог попасть в мир книги, которую я пишу?

— Да бросьте. Он уже был бы в сюжете. Мы не творим жестокость. Мы просто ждем.

И правда! Зачем суетиться, когда можно в сторонке подождать? Я вспомнила бледного до серости, почти прозрачного Ренриха. Это не была игра воображения, мне не померещилось с перепугу.

Ренрих действительно исчезал. Просто потому, что «таков порядок» и какой-то невообразимый говорящий и мыслящий хаос нужно подпитать ради возможности существования других воображаемых миров.

Психоделическое безумие какое-то.

Ладно. Я не против — пусть миры существуют. Но почему для этого должны развоплощаться такие, как Ренрих?! Что он сделал?

— Он не вписывается в картину мира, — словно услышав мои мысли, пояснил Филин. — А все, что не вписывается в картину — постепенно ее разрушает. Как разрушает пейзаж случайная клякса…

А может, я зря считаю, что он мне тут говорит всю правду? Может, залечивает, чтобы я успокоилась, а Ренриха там пытают, чтобы он выдал сообщников. Или информаторов… кляксы, разрушающие пейзаж.

— Таков порядок, уж вы-то должны понимать, что во всем, даже в сюжете, есть свои правила, — заметил наблюдатель. — В конце концов Ренрих смирился. А вы будете упрямиться? Пожалуйста, давайте без слез. Я не понимаю их информационной нагрузки.

Смирился, значит.

Что-то верится все меньше.

— Я хочу его видеть!

— Ну-ну, Виктория Романовна — укорил Филин. — Нельзя же учитывать только собственные желания. Вы создаете опасность для всех других авторских миров, понимаете?

— Не понимаю, — сказала я. — У вас что-то с сюжетом, господин наблюдатель. Не складывается.

— Разве? — озадачился парень и вытянул шею, словно хотел разглядеть где-то над моей головой: что же там такого, в сюжете, неправильного.

— Угу, — произнесла я. — Из всего вами сказанного выходит, что вы — часть коллективного разума… мыслящей субстанции, которая получается из недоработанных литературных произведений. Черновое творчество, так сказать, топливо для настоящих авторских миров.