– Вы уже сказали.

– Это так, по-дружески. Вы заставили. А вообще-то неприятностей я предпочитаю избегать. И тому, что замечаю, обычно удивляюсь молча. Иногда улыбаюсь, как Гяво. Только она не может говорить. Она онемела в девятьсот пятнадцатом году. А я не немой, я просто не хочу говорить.

– Это плохо, - сказал Симонян.

– Возможно. Но я давно пришел к выводу, что от разговоров одни неприятности. Стоит заговорить о каком-нибудь недостатке, и тебя уже готовы четвертовать. И знаете, чем мотивируют?..

– Чем же?
– улыбнулся Симонян.

– "Для нас это не характерно",- говорят они. Не характерно,- значит, ты извращаешь истинное положение вещей. А если ты извращаешь истину... Понимаете, куда это может завести? Следовательно, лучше молчать.

– Ну, дорогой мой, песня у вас старовата. Сейчас ведь шестидесятые годы.

Я промолчал.

Симонян тоже. Потом, резко повернувшись ко мне, спросил:

– Вы бы не согласились работать вожатым в одной из наших районных школ?

– Уйти из института?

– Нет, почему же?.. Сейчас многие работают в школах. Сегодня два аппаратчика просились. Я сам в свое время был пионерским вожаком.

– Я не могу...

– Вы будете им хорошим товарищем. Только представьте, что...

– Но у меня нет свободного времени, - сказал я.
– Наверняка найдутся подходящие люди. А я не могу. Извините.

– Ну, что делать?
– пожал плечами секретарь.- Коли нет времени...

Я опять оказался в полутемном, скучном коридоре. И вдруг подумал, что, может, иногда стоит и отказаться от своей формулы жизни?..

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Я обедал не спеша. Асмик то и дело поглядывала на часы.

– Ты куда-нибудь собираешься?
– поинтересовался я.

– Нет, Отставив тарелку, поискал в карманах сигареты, - Опять дыму напустишь, - недовольно посетовала Асмик.
– Каждый раз выкидываешь что-нибудь новое.

"А ты хочешь, чтобы монополия на это принадлежала одной тебе?" - едва не вырвалось у меня. Но я твердо решил больше не вспоминать старой истории.

Сунув обгоревшую спичку обратно в коробок, я вспомнил, что надо купить пепельницу. Не то опять придется стряхивать пепел в тарелку, и тогда уж недовольство Асмик будет вполне обоснованным.

Но она не стала дожидаться, пока дойдет до этого, быстренько убрала со стола и включила телевизор.

– До кинофильма еще много времени,- отметил я.

Она достала из шкафа школьную тетрадку и кинула на стол. Раздражающе застрекотал телевизор. Асмик уселась за стол и улыбнулась мне.

– Наши девушки хотят с тобой познакомиться, - как бы между прочим проговорил я, поискав глазами, куда бы стряхнуть пепел.

– Какие девушки?
– поинтересовалась Лсмик, - Из нашей лаборатории. Даже приглашали на концерт Гоар Гаспарян.

– Что же ты не пошел?
– небрежно бросила Асмик.

Я растерялся.

– Ну, как так?.. А ты?

– Неужто они и меня пригласили?

– Конечно!..

После небольшой паузы в комнате зазвучал замечательный вальс из кинофильма "Мост Ватерлоо". Я знаю этот вальс еще с детства. Бабушка моя была протестанткой, хотя в молодости и не верила в бога. Состарившись, тикин Нурица Аджи-Гаспарян, некогда светская дама, решила, что это весьма удобно верить в бога, который где-то в небесах, столь далекий, сколь и безопасный. Сиживая по утрам на балконе, она дребезжащим голосом рьяно гнусавила молитвы. Мне особенно запомнилась одна из ее мелодий. По-моему, именно она была позднее использована англичанами для вальса к их кинофильму...

– Я отказался от концерта, но обещал при первой же возможности вас познакомить.

– Меня такие знакомства не интересуют.

На голубом экране появились двое.

– А какие интересуют?
– спросил я и кинул окурок сигареты в форточку.

– Не мешай мне,- отмахнувшись, сказала Асмик.

– А что ты делаешь? Чему я мешаю?

– Ах да! Ты ведь еще не знаешь. Занимаюсь английским. По телевидению. Сегодня третий урок. Не мешай, ладно? Поди пока к Вагану. Он сегодня уже несколько раз тебя спрашивал. Пока вы будете пить кофе, урок кончится.

Я вышел из комнаты.

На кухне Ваган мыл посуду. Это было для меня ново и немного странно.

– А тебе даже идет,- съехидничал я.-Уйди с завода, наймись в судомойки. В какой-нибудь ресторан.

– Последний месяц, - сказал он.
– Понимаешь?

– Нет, я серьезно. Тебе очень идет этот фартук.

– Сейчас Арус не должна делать ничего тяжелого,сказал Ваган.
– Врачи так велят.

Он втолковывал мне это терпеливо и вовсе не сердясь.

Я поднялся. Как-то вдруг расхотелось дурачиться, и даже, наоборот, в душе заскреблась зависть к нему.