– Ты видела меня во сне? – Бьорн открывает мне дверцу.

Я сажусь, и он аккуратно снимает с моих ног туфли.

– Да. – Я дожидаюсь, когда он бросит мою обувь в багажник и сядет за руль. – У тебя было длинное копье, и ты вроде как охотился. На оленя.

Он заводит двигатель и поворачивается ко мне.

– Значит, ты действительно была в моем сне. – Пожимает плечами.
– Только я тебя не видел.

– Но у тебя было копье?

– Да. И я видел что-то очень страшное. Какое-то древнее зло. – Бьорн отворачивается и трогает машину с места. – И я пытался его убить.

29

Я вхожу в дом, держа туфли в руке. Аккуратно притворяю дверь и медленно пробираюсь на цыпочках по коридору. Свет не включаю – вряд ли Ингрид понравится мой внешний вид, разодранная юбка и запах алкоголя. Ругать меня она не станет, но «взрослые разговоры», которые тетя так обожает – тоже так себе времяпрепровождение.

Я двигаюсь по темному коридору, затаив дыхание.

Проходя мимо гостиной, застываю, потому что вижу Ингрид спящей в бабушкином кресле у окна. Ночное небо плотно затянуто тучами, и свет луны касается пространства комнаты лишь мутной серой полосой. В этом полумраке с трудом можно разглядеть ее силуэт: тетя полулежит на кресле, откинув голову назад и прижав к груди книгу.

Значит, ждала меня – так и уснула.

Когда мои глаза привыкают к темноте, я продолжаю движение по коридору, ступаю на лестницу и молюсь, чтобы половицы не скрипнули. Но тщетно: последняя ступень прогибается под моим весом с жалобным «и-и-и». И я замираю, задержав дыхание.

– Нея, ты? – Раздается из гостиной.

Сегодня мне не везет.

– Да! Я к себе.

– Все хорошо? – Слышно, как Ингрид встает.

Шаги приближаются.

– Да, только устала ужасно!

Я почти бегом ретируюсь в комнату и закрываю дверь, когда слышится голос тети:

– Хорошо. Не забудь поставить будильник на утро!

– Конечно!

Я прислоняюсь к двери и пытаюсь отдышаться.

Только бы ей не взбрело в голову притащить мне чай в постель.

Но шаги тети затихают у комнаты бабушки.

Тихо щелкает дверь.

Я закрываю рот рукой – зачем, не знаю сама. Только бы не рассмеяться от счастливого волнения и не заплакать потому, что безнадежно запуталась в себе.

Сажусь на пол, поднимаю воротник пиджака Хельвина и зарываюсь в него носом. «Как хорошо, что он не попросил его обратно». Проходит еще минут пять прежде, чем я решаюсь вынырнуть из этого запаха в реальность.

То, что было сегодня между нами - единение, доверие, разговоры, это точно больше, чем просто дружеское общение. Хотя, и просто дружба для нас с Бьорном уже выход на новый уровень.

То, как мы беседовали сегодня… эти случайные касания, смелые взгляды, откровения, эта его лукавая улыбка… Нет, это точно что-то значило.

Интересно, Бьорн тоже видел во сне тот наш поцелуй?

Он тоже был реален? Взволновал ли он его тогда так же, как и меня?

Я улыбаюсь, прячась в пиджак с головой.

Мне так хорошо…

Даже если поцелуй не был реален тогда, мне хочется повторить его – сейчас. Наяву. И что-то подсказывает, что мы обязательно его повторим. Или – попробуем. Или… Неважно!

Мне так хорошо!

Я встаю рывком и безжалостно стаскиваю с себя всю одежду. Швыряю рваную юбку в шкаф, а пиджак Хельвина вешаю на спинку кровати. Смывая макияж в полной темноте, глядя на серое небо, я снова и снова прокручиваю в голове наш разговор на мосту.

И никакое он не чудовище.

Пусть и зверь.

Он такой же, как и я. Просто потерянный парень. С ним тоже происходят странные вещи. И ему тоже приходится их понимать и принимать.

Мы так похожи…

Меня разрывает от нахлынувших чувств. Я не понимаю, что это, но мне хочется петь и плясать. Хочется поделиться с кем-нибудь впечатлениями от произошедшего, обсудить подробности. Хочется поговорить с кем-то о Бьорне. Сейчас, немедленно!

Я падаю лицом в подушку и смеюсь. Смеюсь!

Совсем спятила…

Ерунда какая-то.

Никогда прежде мне не приходилось сомневаться в том, что я чувствую. Печаль была печалью, радость – радостью. А теперь что? Какой-то пластилин в голове: сжимается, разжимается, тянется, становится воздухом, а затем горит огнем. И усидеть на месте невозможно!

А надо.

Я отвязываю ленту от талии и укладываю под подушку. Забираюсь под пахнущее анисом и стиральным порошком одеяло и укрываюсь им с головой. Здесь, в этой темноте, никто не увидит мою идиотскую улыбку от уха до уха, никто не услышит, что мое сердце бьется быстрее обычного, и не узнает, что впервые в жизни я не могу понять саму себя.