Новая пауза.

Тишина.

Люди внимательно слушали Царя.

— С тем, люди, я объявляю вам о том, что в Царстве моем отныне пять домов княжеских. Рюриковичи, от которых ведется основание земли русской. Палеологи, стоящие за ромейской стариной. Гедиминовичи, что стоят за Русью Литовской. Чингизиды — наследники Великой орды. И Плантагенеты — бывшие владетели Англии и наследники державы Франков. Их имена будут записаны в Бархатную книгу державы. И впредь там писаться.

По толпе прошел ропот.

Да, возведение на Руси в ранг княжеский Андрея, вровень с Рюриковичи да Гедиминовичами, давно назрел. Но что это за Бархатная книга такая никто не знал. Ну и кое-кто из князей разозлился с того, что Палеологов поставили выше Гедиминовичей, да и Чингизидов уязвили — им бы на третьей строке писаться, а их только четвертой назвали.

Иоанн Васильевич поднял руку, призывая к тишине. И этот вроде как начавшийся ропот притих. Царь ведь только начал свое выступление. И ему перед лицом Земского Собора требовалось протолкнуть совсем иное. Потому он с несколько провокационной темы и начал.

Суть его выступления сводилась к тому, что местничество упразднялось как система. Он долго говорил о многих бедах, которые оно навлекло на Русь. Особенно налегая на бунты, потравы и прочие «игрища бесовские». А вместо нее вводилась новая система, основанная на «опробованной Андреем в Туле практике».

Ну, так заявлялось.

На деле же Царь проталкивал сочиненное вместе с Андреем Расписание чинов. То есть, Табель о рангах, но в достаточно прогрессивной форме, адаптированной под местные реалии. Ну и идею служения державе, под этим соусом, как маркер аристократа. Также, пользуясь случаем, Иоанн Васильевич вводил новую систему наследственных титулов, дабы рода, что служат верно, отличие в чести имели. Ну и систему социальных лифтов. В обе стороны. Дабы достойные могли продвигаться вверх, а обленившиеся или прочим образом разложившиеся, более не позорили своим именем достойное сословие…

Речь Иоанна Васильевича была долгой… длинной… Но интересной, словно у Фиделя Кастро. Так как выступать он умел и любил. Причем делал это витиевато с обильными цитатами из святого писания, шутливыми сценками из жизни и прочими вполне обыденными для крепкого ритора тех лет приемами. Посему, когда он закончил, то никто толком не знал, о чем он говорил. Все перепуталось в головах. Каждый запомнил что-то свое. Из-за чего единой позиции выступлении не вызвало. Во всяком случае негативной. И когда дошло до голосования, предложение Царя поддержали. Единогласно.

Ведь оно включало в себя признание за Палеологами и Плантагенетами статуса князей, стоящих вровень с Рюриковичами, Гедиминовичами и Чингизидами. А тут уже никто не решился выступать против. Особенно в свете новостей о том, как славно воюет Андрей, и громит врага в далеких землях. Он ведь рано или поздно вернется. И спросит. А то, что сгинуть на чужбине ему не суждено теперь понимали все. Более того, на фоне крайне неудачного начала войны с Польшей, Литвой и Ливонией многие, очень многие желали его скорейшего возвращения. С легионом, который так блистательно зарекомендовал себя в боях…

— Тяжко, — произнес Иоанн Васильевич, обмахиваясь рукой, войдя наконец с улицы в палаты. — Квасу холодного мне. Быстро!

И какой-то слуга тут же метнулся, исчезнув с виду.

— Государь, — следом зашел не менее взмокший Сильвестр. — Ты звал меня?

— Не сомлел на жаре то?

— Едва устоял. Ох и горазд ты речи говорить.

— Уяснил что я сказывал али просто от жары пялил?

— Уяснил. Ясно уяснил. Да я о той задумке ведаю. Мы же ее обсуждали. Не думал я, что ты на нее столь рано решишься. До конца не верил.

— Война же. А кого мне командирами ставить? Родовитые почти все легли два года назад во время бунта. А оставшиеся воеводы передерутся с собой, если местничество оставить.

— Так-то оно так, но не слишком ли быстро все? Мы же хотели постепенно. Годами вводить новшества.

— А нам кто-то дал эти годы? — грустно усмехнулся Царь. — Какая муха укусила Жигимонта?

— Не знаю. — покачал головой Патриарх, проходя за Иоанном Васильевичем в небольшую уединенную комнату. — А что если Андрюшу из похода вернуть?

— А он может вернуться? Он же уже возле Антиохии. Возьмет ее ежели, то как бы на освобождение Гроба Господня не решился. Он может.

— Ляхи, литвины и ливонцы в нарушении Божьего мира напали на тебя. Хуже того — совершили нападение на его супружницу.

— Думаешь ляхи или литвины сунутся в Тулу?

— Они уже сунулись. И Андрюша такого им не простит. Но…

— Что?

— Его нужно правильно вернуть.

— Правильно… — хмыкнул Царь. — Да его как не верни — боль головная. Ляхам то он с литвинами, допустим, хвосты накрутит. Тут я уж не сомневаюсь. Да они и не решатся с ним драться. А дальше-то что? Пошалил и обратно? В дальние земли? Он ведь уходил в Левант, чтобы там и осесть, а потом, как укрепится, жену с ближними людьми туда перевести. С руки ли ему метаться? Чай не ближний свет.