В комнате к ней подошли Лора Арсеньевна и Анатолий Арсеньевич. Измерили давление, сделали общий досмотр, сверив данные с данными в медицинской карте.

– Ну? _ спросила Лена.

Лора Арсеньевна покачала головой, что означало, надежды нет. Женщине поставили укол, она закрыла глаза, уснув, и врачи ушли.

Лена стала поправлять подушку у женщины, чтобы было чуть повыше. Мария стояла в изголовье и просто смотрела, чтобы знать, как ухаживать. Постояльцы из этой комнаты неофициально закреплялись за ней.

– Никогда не знаешь точно, что будет дальше, - зашептала она. – Маш, у нас тут умирала одна, четвёртая стадия была, терминальная. Умерла. Отвезли в «мертцецкую». А она, оказывается, напилась спирта и впала в алкогольную кому. Очухалась ночью и пошла бродить по коридору. Сиделку напугала – жуть! Та орала, как резаная. Уволилась на следующий день. А эту муж забрал домой. Оклемалась! Представляешь? С того света выкарабкалась, хотя шансов не было никаких! Медицина приговорила к смерти. Муж до машины на руках нёс. Нарадоваться не мог, что жива осталась. Ему ведь все уши прожужжали, чтобы гроб купил, на место на кладбище подобрал, а то лучшие участки расхватают. Издевались над мужиком, как хотели. А вон как вышло!

– Может, и эта выкарабкается, - предположила Мария.

– Может, - согласилась Лена. – Последний шанс всегда есть.

Они потихоньку вышли из комнаты и направились на веранду.

На улице было тепло, и постояльцы наслаждались чудесными июньскими днями.

Мария подошла к спецназовцу и сняла с него кофту. Он был настолько беспомощен, что сиделки порой воспринимали его как грудничка. Разрушался он в арифметической прогрессии. Ещё пару дней назад мог взять в руку чашку, а сейчас не держит.

Мария кормила его с ложечки. Он благодарно отрывал рот, проглатывал, но без конца теребил её: «Почему сама не ешь? Почему не ешь?» Когда Мария проводила его мимо кухни, он неизменно кричал повару: «Её-то, её-то покорми!» И Марию это очень трогало. Казалось бы, болезнь его полностью разбила. Однако остались в нём лучшие человеческие качества. Приезжали его дочки и немного рассказывали о его жизни. Он был из многодетной крестьянской семьи, девятым по счёту ребёнком. Всё сам. На редкость трудолюбивый! Золотые руки, золотая голова и чугунная задница. Захотел в элитное военное училище – от учебников не отрывался. Поступил. При каждом удобном случае матери помогал, лишнюю копейку, которая заводилась в его кармане, ей отправлял. А вот случилось с ним такая болезнь. Но дочки очень хотели, чтобы он в очень хороших условиях последние свои дни прожил.

И Мария кивала, она будет стараться, чтобы ему было здесь хорошо. Но у неё не хватало времени. И тогда она, даже пробегая мимо, старалась обнять его, и ему это нравилось, как нравится ребёнку, когда его ласкает мать.

Сейчас Мария сняла с него кофту, поправила футболку и, достав из кармана расчёску, причесала. Это была его личная расчёска.

Бабульки качались на летних качелях и горланили песни. Русские-народные-блатные-хороводные. Тут Люция приосанилась и, цыкнув на всех, затянула свою любимую «Таганку» («Мурку» петь ей не разрешали; что подумают соседи в округе?)

– Таганка, все ночи полные огня, таганка, зачем сгубила ты меня? Таганка, моя Таганка…- затянула Люция.

«Таганка» тоже песня с намёком, но от неё Люцию отвадить уже никто не мог.

Неожиданно Мария подхватила:

– Я знаю, милая, больше не встретимся, дороги разные нам суждены. Опять по пятницам пойдут свидания и слёзы горькие моей родни!

Лена с Шурой переглянулись:

– Ну, могём!

Мария улыбнулась и, обняв, Люцию с чувством выдала: «Таганка, моя Таганка…»

…

На веранду вышла Анастасия.

– Пожалуйста, побудьте здесь. Не заводите постояльцев в помещение.

И ушла. Близилось время ужина. И предварительно следовало сначала вымыть всем руки, измерить давление, а это длительны процесс.

Мария пошла, чтобы уточнить, можно измерить давление на веранде, как вдруг увидела в окно «Скорую», полицейский уазик и газель с надписью « Бюро ритуальных услуг».

Женщина умерла.

Мария облегчённо вздохнула: «Работы будет сегодня поменьше» и устыдилась своих мыслей.

Она вернулась на веранду. Также играл магнитофон, качались на качелях бабушки, жена дипломата читала Ремарка. И вот странно, не скажешь всем: «Выключите! У нас горе!» Это лишнее. Здесь горе всегда. Хоспис – это дом горя.

Мария вновь прошла через гостиную в угловую комнату. Врач «скорой» осмотрела, участковый составил протокол, и сейчас два красивых здоровых парня упаковывали в чёрный кофр тело женщины. Застегнули «молнию» со свистом и, легко подняв, понесли в газель. И Мария, как загипнотизированная, пошла за ними.