Начеди вызывала во мне любопытство, и, хотя я не очень доверял рассказам Луки, мне было интересно узнать, какая она на самом деле, безотносительно той собственности, которой она владела. Однажды вечером, когда Марта в очередной раз держала меня в подвешенном состоянии вроде давай-поужинаем-у-тебя-нет-лучше-у-меня-потому-что-моя-квартира-больше, я, вместо того, чтобы дожидаться ее ответа, решил вообще не звонить и провести этот вечер с Лукой и его бредовыми фантазиями – вернее, рассказать ему о моих заморочках с Мартой и о том, что она все больше меня раздражает. Ну, почему она не может понять, что проще всего было бы окончательно сойтись и жить вместе, раз уж она заняла место, которое до недавнего времени в большей или меньшей степени занимала Бенедетта?! Позвонив Луке, в этот вечер я решил не играть по ее правилам. У него, за многие годы поднаторевшего в организации своего вечернего досуга сильно загодя (где-то около половины пятого), уже был отличный план: пойти на ужин к Начеди.

– Давай я сначала спрошу у нее, хотя не думаю, что она будет против, если ты тоже придешь, и вообще я хочу, чтобы ты познакомился с этой оригиналкой.

– Ладно, согласен, во сколько?

– Ну, где-то после девяти.

– Будет время снять свою рабочую униформу и переодеться.

– Да уж, переоденься, и выбери прикид покруче, Начеди на этом просто двинулась.

– Лука, это ты с ней спишь, а не я!

– Слушай, понимаешь, после того раза мы с ней, как бы это сказать… Ну, как брат и сестра.

– О’кей, в любом случае, я буду рад тебя видеть.

– Я тоже, кстати, она живет на улице Асмара, в районе Номентана.

– Ну конечно, на севере Рима – кто бы сомневался.

Я прибыл со стандартной бутылкой вина на место: темную улицу в том районе Рима, где самая высокая плотность средних и крупных римских буржуа на квадратный метр, к воротам с витражами, выкованным из темного металла и чем-то напоминающим вход в кладбищенскую часовню. (Как я не догадался, что означает этот символ! Когда сегодня я вспоминаю эту сцену, мне тут же приходят в голову слова Данте «Оставь надежду всяк сюда входящий»…[6]). Ворота вели прямо ко входу на первый этаж, в квартиру Начеди. В дверях я столкнулся с Лукой, он издевательски улыбался, стоя в своих красных штанах из серии мне плевать на то, что вы все в черном, а я могу себе позволить вот так!

Квартира, в которую я вошел, показалась мне очень уютной: чистая, после ремонта, отделанная модными материалами, с диванами ненавязчивых минималистических цветов, которые в конце 90-х казались суперсовременными и даже отдаленно не напоминавшими ассортимент IKEA.

Небольшая арка вела в маленькую симпатичную гостиную, где возвышался стол в индийском стиле (стопроцентный must[7] для Рима 1998 года), а на нем разная еда этнического вида – и свечи, множество свечей. В проеме двери, освещенная смутно-приглушенным светом из кухни, наконец появляется она, Марина Начеди. Она выступает, как истинная светская львица – среднего роста, с длинными, блестящими и потрясающе ухоженными темно-каштановыми волосами; большими темными глазами, сильно накрашенными губами (помадой – конечно же – «этнического» оттенка), в длинном платье-футляре черного цвета, верхняя часть которого (как я узнал потом) называлась имперский-стиль-в-минималистичной-версии-Прада. При этом она выставляет на всеобщее обозрение свою грудь, белоснежный цвет которой сразу же приковывает мое внимание. Ее голос, хорошо поставленный, звучит низко и волнующе. Она направляется ко мне, ощупывая взглядом-радаром, в котором читаются безмолвные вопросы: ты кто, откуда, ты такой же, как Лука, или получше?

Протягивает мне руку с не слишком убедительным безразличием, за которым проглядывает желание продемонстрировать, как превосходно она умеет устраивать такие приемы. Казалось, что она посылала мне сигналы вроде о’кей, раз уж ты здесь, посмотрим, что ты из себя представляешь, но не надейся, что мне кто-то нужен, к тому же, прошу прощения, у меня много дел, и это ужин для моих друзей, с которыми я хочу провести вечер.

Лука был какой-то притихший, пока не появилась Валерия, подруга Марины – милая, но немного стеснительная. Я продолжал изучать саму хозяйку – она все время двигалась очень элегантно, причем эта элегантность была какой-то не совсем естественной, а немного демонстративной, как бы призванной подтвердить, что у Марины с образованием и воспитанием все в порядке.

Так за пустыми разговорами тянулось время, и, казалось, ничего не предвещало, как вдруг, совершенно неожиданно, на глазах десятка человек, которые, кстати, и друзьями-то не были, она неожиданно подошла и села прямо передо мной со словами: Смотри-ка, да ты просто красавец! А кто ты вообще такой? Почему ты дружишь с Лукой? Чем занимаешься?…и ботинки у тебя офигенные!

Я был очарован ее непосредственностью, и мне понравился ее напор. Я решил ей подыграть и сказал, что ботинки – обычные Samsonite,[8] а потом добавил с видом знатока и щепоткой иронии, что это ботинки new style[9] – ну, чтобы ничего не испортить и выглядеть обычным американцем в удобных ботинках!

«Они такие элегантные, – продолжает она, полушутя, и демонстрируя, как легко она ведет светскую беседу, – а каково это, быть дипломатом? Наверное, нужно много ездить по миру?»

Я отвечаю более или менее в том же тоне, и мы понемногу сближаемся. Она смешит меня и нарочито бомбардирует мое эго своими комплиментами, которые я, чтобы не впадать в банальность, якобы игнорирую. Я спрашиваю о ее работе – о том, что я и так знаю, – и она объясняет мне, что телевидение в Милане ей надоело и она предпочла бы вернуться в Рим, потому что лучше заниматься новостями, чем объяснять журналистам – своим же коллегам, понимаешь? – политику компании, на которую она работает.

В таком тоне мы продолжаем разговор: все остальные внимательно слушают и изредка вставляют реплики. Для Марины они, как окружение королевы, – это я понял много времени спустя – они собрались там только потому, что ей было нужно, чтобы в доме был кто-то, кроме нее, кто-то, для кого она приготовит кулинарные изыски и перед кем сыграет роль идеальной хозяйки дома, в котором нет мужчины. А главное – ей нужен был зрительный зал. Но тем вечером, в конце марта 1998 года, мне больше нравилось находиться у Начеди, чем строить с Мартой несбыточные планы на будущее, убеждая в который раз любовницу, что я ей подхожу, что мы будем счастливы и что у нас все будет хорошо. Я устал от вечеров, которые приходилось ожидать, как чуда, устал от того, что она меня ни во что не ставила. Легкость, с которой я болтал с Начеди, ощущение себя в центре внимания да еще рядом с такой, как Марина, – это было слишком приятное искушение.