Альфа не спеша двинулся с парковки в сторону особняка. Волчья песнь уже умолкла, оставив после себя лишь тихий стрёкот сверчков, и территория ликантов погрузилась в ночную дрёму.

Ульрих почти дошёл до главного крыльца, когда едва слышные шаги за спиной заставили его остановиться. Он обернулся и тут же встретился взглядом с диким, вышедшим из леса на лужайку перед домом. С минуту волк и ликант разглядывали друг друга, но каждый оставался неподвижен.

Альфа в недоумении поднял бровь, не сводя глаз с ночного гостя. Дикие никогда не показывались так близко к жилью оборотней, предпочитая оставаться в тени деревьев, но волк не выглядел обеспокоенным, словно заблудился или ему нужна была помощь, однако продолжал гипнотизировать ликанта взглядом, вызывая на диалог.

Ульрих замешкался. Он не был уверен, что смог до конца разобраться в природе управления дикими, и всё время действовал наугад. Звери чувствовали его состояние и силу в моменты опасности, но в мирное время Ульриху с трудом удавалось добиться взаимопонимания. Так и сейчас, Альфа чуть подался вперёд, мысленно формируя вопрос, но волк, пристально следивший за ним, вдруг навострил уши и склонил голову набок, а затем отвернулся и, махнув хвостом, скрылся в ближайших кустах.

Ульрих глубоко вздохнул, чувствуя себя глупо. В мыслях промелькнула надежда, что никто не видел этой странной сцены, а потому он поспешил подняться по ступеням и зайти в дом. Хотелось как можно скорее оказаться в обществе той, с кем всегда было спокойнее на душе. Он подошёл к спальне и замялся у двери, прислушиваясь к размеренным шагам.

Несмотря на поздний час, Оливия ещё не легла в постель и явно нервничала перед завтрашним днём. Он и сам чувствовал это волнение, которое накатывало в самый неподходящий момент, сдавливая грудь, как будто поводов для переживаний не хватало и без этого. Закинув увесистый пёстрый рюкзак на плечо, он всё-таки решил зайти и осторожно постучал костяшками пальцев по косяку.

– Не спишь? – Он заглянул в комнату и убедился, что Оливия даже не начала готовиться ко сну. – Я ездил сегодня в гильдию, Анна передала твои вещи.

Сумка опустилась на покрывало, и Оливия с детским восторгом принялась перебирать её содержимое, выуживая на свет памятные предметы, пока рука не зависла над одним из них.

Старое полароидное фото, где им с Ульрихом было по пять лет, а может, чуть больше. Дети беззаботно восседали на капоте джипа, улыбаясь щербатыми ртами и щурясь от яркого солнца, а Маркус придерживал их за ноги, явно переживая, что непоседы могут запросто свалиться с машины. Оливия не помнила, что это была за поездка, но каждый раз, глядя на снимок, бережно хранившийся в комоде, чувствовала исходящее от него тепло.

Ульрих прикрыл глаза, пытаясь прогнать воспоминания, но словно в насмешку, перед внутренним взором калейдоскопом проносились моменты прошлого. В отличие от Оливии он хорошо помнил этот день – их первую поездку в город. Маркус устроил им настоящий праздник: сводил в кинотеатр на мультфильм, затем в кафе-мороженое, а после они устроили пикник в одном из городских парков, где за Оливией погналась раздосадованная утка, когда кусок чёрствого батона попал птице по спине.

– Мне не хватает его, – она осторожно провела кончиками пальцев по изображению.

– Мне тоже, – сглотнул Ульрих, присаживаясь на кровать. – Хотя эти сожаления ничего не изменят. Я своими руками создал личное чистилище, которое сжигает изнутри, не давая расслабиться ни на минуту. Думал, что обретаю что-то новое, но в итоге потерял всё. А теперь корю себя за это каждый день.

Оливия молчала, продолжая рассматривать фотографию. Лицо её было непроницаемо, только маленькая морщинка залегла между бровей. Ульриху казалось, что сейчас она снова сорвётся, прогонит прочь, скажет, что не хочет видеть, но вместо этого она грустно улыбнулась.

– Я ведь даже не успела попрощаться с ним, сказать, как много он для меня значил, хоть раз назвать отцом. – Она медленно выдохнула, поднимая взгляд к потолку. – Мне всегда казалось, что Маркус ждал от нас этого слова. Как будто в этом заключалось его предназначение – подарить родительскую любовь тем, кто был её лишён.

– Мне жаль, что я предал доверие и подвёл вас. – Голос Ульриха хриплым ореолом рассеялся по комнате. – И я знаю, что мой поступок никогда не забыть.

– И не простить, как ни пытайся.

– Да, не простить.

Он опустил голову, боясь столкнуться с её взглядом и увидеть этот бушующий океан ненависти и боли. Ульрих понимал, что слова уже ничего не изменят, но так хотел верить, что ещё не всё потеряно.

– Ты можешь забрать её себе, – тихо сказала Оливия, и он встрепенулся, заметив протянутый снимок.

Аккуратно взял карточку из её рук и сдержанно кивнул. Ему казалось, стоит только заговорить, как затаённая скорбь выплеснется наружу солёными каплями слабости.

– Уже поздно. – Оливия поднялась с кровати и выжидающе уставилась на него. – Я, пожалуй, лягу спать.