— Здешним жителям не о чем переживать.

— Не могу сказать, что мне так уж легко поверить вам на слово.

Тёмные брови съехались к переносице. Он заложил руки за спину, полы кожаной куртки разошлись ещё шире, а с ними и распахнутая на груди рубаха. Да что у этих северян за привычка такая — шататься на людях вот так, с душой нараспашку?

Я отвела глаза от «души» и посмотрела ему в глаза.

— Вы начали знакомство с нами с намеренного обмана, генерал.

— Я мало кому спускаю голословные обвинения, госпожа, — в низком голосе прорезались ледяные нотки. — Соизвольте объясниться.

В углу как будто всё стихло. Или просто стук сердца так сильно бил по ушам, что я просто ничего не слышала, кроме голоса северянина. Но это странным образом успокаивало. Кто бы там ни лежал, если бы он страдал, если бы ему было больно, и он услышал мой голос, он наверняка дал бы знать.

— На площади в день вашего прибытия вы заявили всему Тахтару, что до сих пор не изловили и не предали суду мечом никого. Но я слышала другое.

Он на мгновение замер, потом вдруг хмыкнул. Его лицо смягчилось.

— Вот вы о чём. Мы пережили пару стычек по пути сюда, верно. Но к поселянам это никак не относилось. После битвы на Эрсейском плато мы ещё несколько дней преследовали противника. А потом те, кому удалось-таки выжить, пытались нас контратаковать, — он помолчал и добавил. — В одиночку. Пожалуй, так выглядит отчаяние.

Он не дал времени на то, чтобы во мне проклюнулся пусть лёгкий, но всё же стыд за свою подозрительность.

— Подозреваю, Волчонок рассказал?

— Волчонок? — я заморгала. — А… ах, Вучко.

— Вучко? — настал черёд удивляться Эревину. — Это разве имя?

Я потупилась.

— Нет. Это прозвище я ему дала. Задолго до того, как вы назвали его Волчонком.

— Догадываюсь, — отчего-то вдруг тихо отозвался Эревин.

— Но почему Волчонок?

— Это прозвище он получил почти сразу же, как прибился к войску. Вышел к нам голодный, тощий, дикий, долго волком держался.

И совершенно неуместная пауза в нашем разговоре грозила затянуться до неловкости, если бы в углу снова не завозились. А потом меня прямо до нутра пробрал протяжный утробный вой.

Эревин обернулся, и я решила действовать. Собрав подол в кулак, метнулась вперёд и… едва не врезалась в выставленную передо мною руку.

— Назад! — рявкнул северянин, и я невольно отшатнулась. — С ума сошла?

Вот таким я его ещё не видела.

— Кого вы там держите, бес вас задери? — я уже тоже едва не рычала. — Если не хотите показывать, я позову кого-нибудь из солдат и…

Он вдруг склонился к моему лицу, серые глаза превратились в льдинки.

— Не забывайся, женщина. Генерал здесь я, и только я раздаю приказы своим солдатам.

Нет, уж лучше пусть выкает. От такого перехода на ты мороз продрал по коже. Но я лишь выше вздёрнула подбородок.

— И мне прямо сейчас следовало бы приказать им выставить тебя отсюда. У меня слишком много других забот, чтобы взваливать на себя ещё и обязанности телохранителя для глупой ведьмы.

Этот человек несколько лет провёл в боях и сражениях, он привык отдавать приказы. И привык, чтобы его приказы выполняли. Беспрекословно.

Но вот беда — я не любила подчиняться. К тому же время боёв и сражений прошло.

Вряд ли я соображала, что творила, поэтому его слова о глупой ведьме, возможно, в чём-то даже были правдой.

Потому что я встала на цыпочки, так что мы едва не ткнулись друг в друга носами, и прошипела:

— Так просветите меня, генерал. Излечите мою глупость.

Я не сводила с него взгляда, и лёд в серых глазах начинал таять.

— Знать, за что-то я сильно не угодил Творцу, раз мне выдалось иметь дело с такой упёртой ворожеей.

Он вдруг скользнул взглядом по моему лицу, потом отступил и скомандовал:

— Держитесь, ради бога, рядом.

Да, помню что-то там про телохранителя. Но настроение язвить пропало. Я кивнула и без лишних пререканий пристроилась у него за спиной.

Мы приблизились к терявшемуся в тенях закутку. Увидеть из освещённого места, что тут творилось, я не могла, потому что угол занимала просторная клетка, накрытая дерюгой. Издали и не разглядеть.

Я осторожно выглянула из-за генеральской спины — сквозь прутья с громадной морды на меня уставились круглые жёлтые глаза.