Цепляюсь за надежду, что по моему виду ничего не понятно. Только волосы, наверно, расстрепанные.

Он начинает что-то говорить, но останавливается, рассматривая меня. О Господи.

Его взгляд будто ищет, что не так. Моя атласная сорочка короткая и тонкая, но сейчас в таких платьях и на улице ходят.

— У тебя есть еще копия дока, я забыл свою там?

— Да, сейчас, подожди.

Оставляю его стоять на пороге, с открытой дверью, а сама забегаю в ванную, чтобы руки помыть. До смешного по-идиотски все.

Потом несусь в комнату, пытаясь вспомнить, куда я засунула дополнительную распечатку.

По-моему, в чемодан. Взваливаю его на стул у изножья кровати.

В большом отсеке нет, а прощупывается пачка бумаге в боковом кармане.

Змейка застряла, и в какие только стороны я ее не тяну, чтобы открыть… Дергаю и дергаю замок, и даже поворачиваю чемодан: может, ткань здесь разорвать? Змейка капитально увязла, теперь не двигается вообще.

А он там стоит, ждет.

Издаю звук негодования, стараясь нахрен змейку с тканью вырвать.

Я вся взмокла пуще прежнего.

— Что там такое?

Кулаков забирает у меня чемодан из рук, и даже аккуратно металл прощупывает. Ничего себе. Видимо, когда концентрируется, может быть спокойным.

— Ломай ее, вообще, потому что все уже.

Он упрямничает, и я ногой дергаю. Наклоняюсь посмотреть, что Кулак там сумел продвинуть, но вовремя останавливаюсь. Под сорочкой у меня ничего нет, а вырез очень свободный.

И ткань такая… В общем, если я нагнусь, все тело будет видно.

Даже отхожу от него немного подальше.

Кулак доламывает механизм и вынимает пачку документов. Я молча поправляю чемодан, и из-за этого подушка с кровати падает. Смотрю туда…

… а там, в открытую, на белой простыне, лежит мой сиреневый вибратор и мои кружевные трусы, что стянула прямо перед началом.

Возле второй подушки у изголовья кровати все это богатство одиночества лежит.

Я застываю, и Кулак следует за моим взглядом.

Туда. На кровать. На которой все это не заметить невозможно.

Потому что кроме подушки и сбитой в комок простыни там больше ничего нет.

— Подходит копия? — спрашиваю хриплым голосом.

Сквозь землю готова провалиться. Выметайся уже.

Он смотрит и смотрит туда, тоже застыв.

Я реально готова силой его вытолкнуть из комнаты. Не получится, но я готова.

— Да. Спасибо, — гортанно отвечает, но с места не сдвигается.

Ничего себе, какие слова знает. Еще ни разу от него не слышала.

Плохо сгибающимися ногами передвигаюсь к выходу, чтобы продемонстрировать — ему пора уходить.

Держусь за край все еще открытой двери.

Кулаков следует за мной через некоторое время и выходит из номера.

Не смотреть, не смотреть, не смотреть.

Захлопывая створку, выдыхаю и заорать готова. Не стоило открывать дверь. Я сама виновата, ведь чувствовала, что это он будет.

Есть ли предел этому унижению?

Нет, видимо, предела нет.

Вздрагиваю от стука, так как стою еще у двери.

Не открывать, не открывать, не открывать.

И как это будет выглядеть, если проигнорирую?

Стук дробится, и теперь Василий на дверь кулак обрушивает.

У меня между ног все еще жарко и мокро. Все это ужасно. Атласные волны сорочки такие назойливые, что лучше всего одежду скинуть и вообще голой остаться.

Как во сне, открываю дверь.

Стоит там и волком на меня смотрит. Нелюдимым и болезненным взглядом. Я нервно провожу ладонью по бедру, обтянутым шелковистой тканью.

— Что такое? — еле слышно произношу, сама себя почти не различаю.

— Впусти меня. — Он обрывками говорит. — Впусти.

Я не успеваю ответить. Или решить: впускать или нет. Или просто пойти утопиться уже в пруду или в колодец сброситься.

Он сам себя в номер приглашает, вынуждая меня отодвинуться.

И закрывает дверь за собой на замок.

Бумаги он на пол попросту бросает, прямо у двери.

Я прилагаю все усилия, чтобы не пятиться...

… но так как развернуться и пройти обратно в комнату не могу….

… поэтому, да, я загнанно продвигаюсь по коридору спиной вперед, а Кулак на меня прет.