– Да ясно, что уж тут неясного? – Андреас слегка сбавил тон и криво ухмыльнулся. – Раз ты хочешь, чтобы малютка Элли всегда вытирала об тебя ноги…

– Я сказал, прекрати!

– Да прекратил уже. Так что с этой мерзавкой Ранитой? Чтобы начать судебную тяжбу, нужно твое согласие! Ты нанимал ее на работу.

– Чтобы арестовать парня, моего согласия не потребовалось, – глядя в стену, обитую серебристым шелком, сказал граф.

– Там другое! Совращение налицо! А вот чтобы доказать сводничество, нужно постараться. Не сомневаюсь, что эта дрянь Ранита будет говорить, что Элли сама мечтала о знакомстве с сельским ухажером. Ну так как? Начинаем дело?

Граф повертел в руках серебряную ложечку, которую он машинально взял с тумбы, долго молчал и проговорил наконец:

– Нет. Не надо. Чем больше имя Элли будут трепать в судах, тем хуже для нее и всех нас. Пусть Ранита живет, как знает, – и вдруг с болезненным недоумением добавил: – Но я так и не понял, Андреас, а зачем же она все это сотворила? Разве ей плохо жилось? Хороший оклад, приличная комната… Работой ее не заваливали. Неужели зависть так ее загрызла? И как мудрёно всё устроила!

– Конечно, зависть, – уверенно сказал Андреас. Его шея покрылась рваными пятнами, но даже губа не дрогнула. – А что же еще? Зависть ее сожгла. И вот итог – пойдет навоз убирать. Ни в один замок или даже особняк ее теперь не возьмут.

– Значит, сама себя и наказала… – устало проговорил граф. – Всё. Ни видеть ее не хочу, ни слышать. Меня сейчас только Элли заботит. Как бы не сломала ее эта история. Она же такая хрупкая, такая нежная. Сама как розовый лепесток.

– Отец! Ты опять?! Да она же!..

– Не смей говорить о ней плохо! – перебил Андреаса отец. И выдохнул: – Оставь меня в покое, я очень устал.

– Ну, так ложись в постель.

– Дождусь девочек, Генриора – и лягу.

В дверь робко постучали, Рик поднял головы, зарычал. Отец с сыном резко обернулись, недружным хором сказали: «Входи!» Они оба отчего-то решили, что войдет Элли.

Но появилась Марта – рыхлая рыжеватая кухарка, женщина средних лет. Она к ночи уже сняла фартук и накрахмаленную наколку, и, хоть и была по-прежнему в синем форменном платье, выглядела встрепанной и неаккуратной. Марта неуверенно глянула на Андреаса и на пожилого графа, волнуясь, проговорила:

– Граф… То есть старший граф. Вас там герцог спрашивает… То есть два герцога… Внизу стоят.

– Ничего не понял, – помотал головой граф. – Какой еще герцог? – он снова с обморочной стыдной тоской вспомнил, как провожал потрясенных гостей, и его замутило от горечи. – Я никого не жду.

– Как же бестолково ты докладываешь, Марта! – неприязненно сморщился Андреас.

– Так я ведь, граф Андреас, докладывать не обучена, я пироги печь обучена и каши варить! – Марта поджала губы. – А коли и Генриора нет, и Раниты нет, и другие – кто где, я на себя доклад-то и взяла, а вот виноватой вышла!

– Ни в чем ты не виновата, перестань! – оборвал ее граф. – Скажи только складно, кого это принесло среди ночи?

– Да герцога, вот как есть говорю! И сына его. Внизу вас ждут. Разговор, дескать, срочный. Не буду же я им толковать, чего, мол, бродите, ночь-полночь! На диван усадила, чай предложила… Правильно хоть сделала-то? Два герцога. Старый Готц и молодой – Крис, что ли, его величать-то. Молодой – кругленький такой, симпатичный. Что же сообщить им?

Граф и Андреас озадаченно переглянулись.

Глава 21. Поздние гости

– Ничего не понимаю, – пробормотал граф, нервно растирая ладони. – Зачем явились? Ночью, без приглашения… Это вне всяких правил. Так нельзя.

– Мое дело маленькое, – хмуро проговорила Марта и недовольно поправила растрепавшиеся рыжие волосы. – Мне сказано было передать – я и передала.

– Видно, герцог решил в лицо высказать тебе, что он обо всем этом думает, – безжалостно заявил Андреас, обращаясь к отцу. – Что же, имеет право. Ведь честь его сына тоже запачкана. Я знаю, что молодой Готц имел серьезные виды на Элли. А теперь – вот. Прекрасная история.

– Хватит! – махнул рукой граф и обернулся к Марте: – Скажи им, что я болен и не готов принять их в данный момент. Принеси за меня извинения, объясни, что я всегда им рад и так далее, но сегодня нет возможности вести разговоры.

– Так я ничего ведь и сказать-то толком не смогу, и слов верных не найду, – развела руками Марта. И добавила решительно: – Господа, это Генриор говорить с важными людьми мастак, а я ведь всего-то повариха. Скажу еще чего не то, а вы меня потом винить будете.