– О ней переживаешь? О ней?! Она-то каждый год день рождения праздновать будет, а вот ты-то… будешь ли? – у матери затряслись губы. – Ты бы о себе подумал! Да о матери с сестрой, да о невесте. Как мы без тебя?

– Я думаю, – отозвался Ден и заторопился. – Вот послушай. У нас дом хороший, большой. Если со мной что случится, полдома внаем сдайте, чтобы хоть чуть-чуть денег всегда водилось. Инструменты, какие у меня есть, задешево не продавайте, они солидно стоят. Лысый Грик мне денег должен, сумма приличная, напомни, пусть отдаст. Сама на работе крепко не надрывайся, у тебя здоровье слабое, если в поварихи возьмут – иди, там полегче, чем на ферме. А Лиза пусть не ленится, учится, потом, глядишь, и дело по душе найдет. Всё лучше, чем служить в богатом доме на побегушках. Если что по хозяйству надо помочь, Сержа попросите. Он не откажет.

– Ты что это? – мать охнула, всплеснула руками. – Будто прощаешься!

– Да что ты, всё в порядке, – сказал Ден и сжал ее руку. – Я на всякий случай. Мало ли.

– А Долли? Почему про Долли ничего не говоришь? – спохватилась мать.

– Виноват я перед Долли, – недолго помолчав, ответил Ден. – Не изменял с принцессой, а все равно виноват. Она хорошая, добрая, только женой мне не станет, даже если выйду отсюда. То есть когда выйду, – поспешно поправился он.

– Да как же? Ведь она тебе наречена! Ведь она думает, что свадьба скоро!

– Глупость это, мама, – детей маленьких словом связывать… – сумрачно ответил Ден. – Скажи Долли, пусть простит, если сможет. Пусть не ждет меня, а как встретит хорошего человека – замуж выходит. Только не по выгоде, а по любви.

Мать слов подходящих не нашла, снова заплакала:

– Да какая еще любовь-то? Глупости это! Всю жизнь нам богатеи сломали!

– Ты никого не вини. Кроме меня и нет виноватых…»

Так и вернулись к тому, с чего начали. Они еще о чем-то говорили недолго, но потом появился Иголтон – и матери пришлось уйти. Бестолковый получился разговор, пустой… Только переживаний матери добавил.

Ден взял с полки, подвешенной на толстых цепях, железную кружку, глотнул воды – горьковатая, затхлая! – сел на лежанку, обхватил голову руками. Если бы вдруг выпустили сейчас, к кому бы он пошел?

И понял – к Долли! Точно к Долли.

Но только для того, чтобы произнести, наконец, то, что давно был должен сказать, объясниться, как бы ни было это тяжело. Расставить все точки. Пожелать счастья. Ну почему он не сделал этого раньше?!

Какого черта тянул время, столько лет мучил хорошую, добрую девчонку? Если бы не он, Долли, такая славная, хозяйственная, домашняя, наверняка давно бы вышла замуж. И сейчас бы кормила грудью младенца или пекла бы для мужа пироги, а не лила слезы о том, кто этого совершенно недостоин.

А Элли? Маленькая принцесса тоже до сих пор, наверное, плачет… Элли.

Перед глазами встала она – хрупкая, тоненькая, бледная, в длинном плаще, накинутом поверх дорогого платья... Отважная девочка! Не побоялась при народе взять его за руку в богатом зале, куда он явился по собственной глупости. Не испугалась прийти в управу среди ночи. Чудесная, светлая, добрая. Любимая. Думаешь об Элли – и в сердце начинают стучать тысячи молоточков, нежно звенят гитарные струны. «Я сочиню для нее лучшую мелодию, – подумал Ден. – Если, конечно, останусь жив».

Думать об Элли было больно, а не думать – невозможно. Мысли о ней перечеркивали все остальные переживания, даже страх маячащей где-то рядом смерти. Он понимал, что приговор, скорее всего, неизбежен, но смерть казалась чем-то далеким, невозможным, призрачным. А Элли была прекрасной реальностью и вместе с тем – яркой сказкой, на короткое время раскрасившей его серую обыденную жизнь.

Он вспоминал аромат ее пушистых светлых волос – они пахли лесной малиной; легкий румянец щек, яркие голубые глаза, в которых отражался весь мир… Ден опустил ресницы и представил Элли сказочно красивой невестой в снежном кружевном облаке. Он крепко обнимает это облако, кружит его, кружит и…

И он открыл глаза. Сырая камера. Каменный выступ вместо стола. В углу кособокая бочка с водой. Пищат летучие мыши.

Не к месту вспомнился серебристый единорог, явившийся в лесу среди ночи. «Эх ты, красавчик... –ласково упрекнул его Ден. – А еще говорят, что ты – к свадьбе…»

И вдруг легче стало на сердце. Ведь действительно – приходил единорог, а это, говорят, верная счастливая примета. Вдруг еще повезет? Кто знает?

Дверь в камеру распахнулась, шагнул низенький тролль в желтой вязаной шапке, натянутой меж острых треугольных ушей. Молча шлепнул о каменный выступ, служивший столом, жестяной плашкой с серым неаппетитным варевом, кинул рядом деревянную ложку:

– Завтракай, арестант Дин.

– Спасибо, – кивнул Ден, но к еде не притронулся. Не удержался, спросил:

– Ничего там про меня не слышно? Долго тут просижу?

– Недолго, – обнадежил тролль. – Смертники дня три сидят, а потом того-этого. Кто долго-то будет кормить за казенный счет?– и добавил успокаивающе: – Не бойся, это быстро, палач свое дело знает.

Глава 32. На вас вся надежда

К входу, похожему на увитую розами арку, подбежал, тяжело дыша и топая увесистыми лапами, трехголовый Рик. Хрипло, гулко залаял.