На пороге кабинета показался долговязый тощий господин с утомленным и крайне недовольным вытянутым лицом, остроносый, с заметными залысинами. Глаза с набрякшими веками были прикрыты золочеными очками.

– Меня можно называть Иголтон, – представился он посетителям, застегивая верхнюю пуговицу на жестком синем мундире. Сумрачно глянул на Рабса – от его пристального взгляда тот, как проколотый шарик, начал сдуваться, будто похудел даже. Иголтон ничего ему не сказал, но Рабс сразу же начал оправдываться:

– Господин Иголтон, я помню ваше слово никого не впускать, да ведь это же, смотрите сами, дворяне. Настоящие графы, богатеи, видите? У них и корочка есть, всё честь по чести. Как не впустить? Не впустишь, они главному начальству нажалуются, а то еще куда повыше, может, самому королю, да не только на меня – на вас! Дворяне же, я слышал, в королевский дворец вхожи, не то что в управу. Не пустишь – чего же хорошего тогда будет? Вот и впустил, а куда деваться.

Он мялся, переминался с ноги на ногу, путано объяснялся, хотя никто об этом не просил, и Элли даже пожалела его. А Иголтон не спешил обрывать запутанный монолог, только смотрел на подчиненного долгим металлическим взглядом. Наконец Иголтон вздохнул и так же молча указал пальцем на выход. Толстяк закивал, закивал и исчез, точно укатился.

– Проходите, господа, – холодно сказал Иголтон, впуская в кабинет Милену и Элли. Последним зашел Генриор, плотно прикрыв за собой дверь. – Могу ли поинтересоваться, по какому вопросу?

– Да! Здесь Ден! – не удержалась Элли, но Милена крепко сжала ее ладонь и заговорила сама – как можно уверенней:

– Господин Иголтон, сегодня вечером в управу привезли молодого человека по имени Денис Дин. Это недоразумение. Он не совершил ничего противоправного, поэтому мы просим его отпустить.

– Для начала присядьте, господа, – утомленно сказал Иголтон, указывая на узкий черный диван с деревянной спинкой. – Вы, стало быть, из Лесного, где дворянские замки?

– Верно! Из поместья Розетта, – торопливо согласилась Милена, усаживаясь на диван и расправляя полы плаща. Элли и Генриор примостились рядом. – У нас случилось неприятное происшествие, в котором, впрочем, нет ничего преступного. И мы бы хотели… Одним словом, парень должен уйти домой.

– Ох, как же это сложно, когда в дело впутаны дворяне… – протянул Иголтон, раздраженно потирая виски. По всему было видно – его мучает головная боль. – Терпеть не могу такие истории. На вас не действует обычный кодекс, все правила завязаны в морской узел – и в любом случае мы, простые служивые, останемся виноватыми.

– Ну, не мы же придумывали эти правила, – возразила Милена. – Вы просто скажите, что нужно сделать, чтобы его отпустили. Написать бумагу, расписаться в бланке, поставить штамп? У меня с собой фамильный перстень – печатка, так что никакого обмана.

– Печатка – это хорошо. Но недостаточно, – протянул Иголтон и вдруг обернулся к Генриору, посмотрел на него проницательно; проговорил так, будто уличил в чем-то негодном: – А вот вы, сударь, не дворянин! Зачем вы притворяетесь?

– И не думаю даже, – не повел бровью Генриор. – Я действительно не дворянин, а помощник графа. Поэтому считаю, что высказаться в первую очередь должны его дочери.

– А мне интересно, что вы, помощник, думаете об этой ситуации, – прищурился Иголтон.

– Я думаю то же, что и девочки. То есть молодые графини, – поправился Генриор. – Если они утверждают, что парень не виноват, значит его следует отпустить.

– Вы тоже полагаете, что всё так просто? А ведь вы взрослый, поживший человек! Давайте я вам вот этот документ почитаю! Хотите? – Иголтон пошарил по столу, взял какую-то исписанную бумагу, поднес к глазам. Сердито фыркнул, снял очки и бросил их на столешницу. Пошарив в выдвижном ящике, нашел другие очки – видно, для чтения, огромные, как сковородки, в толстой черной оправе, нацепил их на крючковатый нос и сразу стал похож на злобного филина, готового клюнуть в любой момент.

– Нет, не надо читать! – быстро сказала Милена. – Мы и сами можем. Дайте нам документ.

– Нижайше прошу прощения, мадемуазель, но давать в руки материалы дела мы не имеем права даже представителям дворянских фамилий, – явно ерничая, произнес Иголтон. – В этом вопросе инструкция, к счастью, прямолинейна. Кстати, я не ошибся? Мадемуазель? Мадам?

– Мадам… – сквозь зубы проговорила Милена. – Какая разница? Читайте!

– Читайте… – эхом повторила Элли.

– Хорошо! Весь документ не буду, вот отдельные цитаты… «Вступив в преступный сговор с прислугой, нарушил неприкосновенность дворянского жилища, ворвался в бальный зал, чем поверг…» Ах, да, это не ключевое преступление, а смежное… Ключевое – вот: «Воспользовавшись доверчивостью несовершеннолетней графини Э.Р., завлек ее в лесной массив, обманом принудил к преступным отношениям, сурово порицаемым общественной моралью и преследуемым законом, чему имеются неопровержимые факты…» Читать далее? И кто из вас, позвольте поинтересоваться, та самая графиня Э.Р.? Думаю, всё-таки не вы, – хмыкнув, он посмотрел на Милену. – Вы молоды и прекрасны, но явно совершеннолетняя. Стало быть… – он перевел взгляд на красную, как редис, Элли и открыто, нахально усмехнулся.

– Вы что… Ничего такого не было! – прошептала потрясенная Элли.

– Не смейте так разговаривать с дамами! – поднялся Генриор, скулы его побелели. – Вы представитель власти и должны вести себя достойно.

– Да я был бы рад и вовсе не разговаривать… – протянул Иголтон и тоже встал, голос его окреп. – Да вот приходится, раз явились среди ночи! Повторяю, терпеть не могу такие дела! Интрижки эти. Кто там кого завлек, давай разбирайся, а парню, между прочим, смертная казнь грозит! – резко обернувшись к побледневшим Милене и Элли, он почти закричал: – Что вы делаете? Сначала гуляете где попало, головой не думаете! В итоге вы – в золоте, а парень – в наручниках. А потом приходите: ночь – полночь, в слезах, в панике! Передумали, мол, отпустите красавчика, так хорошо с ним было, мы еще немного поразвлекаемся. А если надоест, снова сдадим. Так?