— Да нет же… Почти. Я изначально согласился помочь ему только из-за Мориэллы, её давно тянуло в Сферу светлых, вот и я заглянул. Но старику об этом знать незачем.

— Ты же… Да ты!.. — я с обидой посмотрела на Люцитора.

– Ты не дослушала часть про подарок! — рявкнул кот, закатывая глаза. — Видимо, богиня-покровительница услышала мольбы старого короля, и пара-таки появилась на отборе вопреки моему поступку. И хвала ей.

– Ох, - я осела обратно на постель, и теперь поджала губы. — Скажи, Люцитор, а могла пара не появиться на отборе?

– Могла, - сказал он, и я затаила дыхание. — На первом могла и не появилась, на втором могла и не появилась. А на третьем не могла. Предсказания богини не врут никогда.

– Ясно, - я опустила глаза. — Это та самая Алмари из легенды?

– Ага, - кивнул Люцитор. — Самая непредсказуемая женщина из всех, что я знаю, Г’хдор её… Раньше, поговаривают, её нрав сдерживала сестра, а теперь… Ей было плевать даже на войну в её Сфере, что развязал безумный король. Странно, что она вообще решила помочь.

– А Г’хдор это тоже бог? Я часто слышу о нём, и в основном это ругательства.

– Хм, - кот почесал подбородок. — Как бы сказать, чтобы не обидеть его. Божественного в нём разве что порок и жажда силы. Он был слабым богом, а его смерть была такой глупой, что и рассказывать стыдно. Хочешь послушать еще одну легенду? Раз уж у тебя сегодня познавательный день.

– После новости о том, что меня сбила машина, меня уже ничего сегодня не удивит, - сказала я, кивнув. — Давай.

– У каждой Сферы есть свой бог, - сказал кот, почесав подбородок задней лапкой. — В тёмной Сфере, как ты понимаешь, бог тоже тёмный. Её создатель.

– Тот самый…

– Да. Гхдор властвовал в тех землях безраздельно и внушал ужас всем жителям. История не самая приятная, точно хочешь знать её?

– Да, - быстро закивала я, и Люцитор усмехнулся, накручивая ус на лапу.

Не отличаясь силой среди остальных низших богов, Гхдор внушал первобытный ужас в своей Сфере. Он проводил много времени на созданных им землях, возвёл для себя храм-дворец, построенный на костях, и облюбовал его, как свой собственный дом на границе миров - Цитадели. Жертвоприношения, дары, женщины — он с удовольствием принимал почести от народа, окрашивая кровью земли свои. Но было у него четыре любимицы. Их он сделал наложницами при своём храме, и вскоре стены его заполнились детским плачем.

Время течёт для богов иначе, чем для людей. В следующий свой визит бог узрел пять молодых девушек и юношей: три дочери встретили его у ворот храма, склонив головы, с подношениями в протянутых руках, и два сына встали позади них, смело смотря на отца. Его черты сквозили в их лицах, его смелость была во взгляде их, и Гхдор озлобился. Один хотел он властвовать в тёмных землях, один хотел внушать ужас и трепет, не считаясь с подобными себе.

– Отец мой, - сказала одна из дочерей, поднимая глаза, и словно громом поразило Гхдора в самое сердце: его сила говорила в ней, его тьмой сверкали глаза её, в её руках по венам темными змеями струилась его божественная сила. Одним взглядом черноволосая девушка заставила отцовское сердце забиться от страха впервые за долгие века. И разъярило это Гхдора. Завопил он в небеса, затянутые непроглядными тучами, взмахнул рукой своей, выпуская на волю тени из своей груди, и обрушилась на девушку кара божественная. Осветила белая луна тело, растерзанное тенями, осветила кровь, кою вбирала в себя сырая земля. И осветила страшное лицо бога-отца.

Не будет ему равного в его владениях. Ни порожденного им, ни явившегося из других земель.

Убежали другие отпрыски его к матерям, но не было дела ему до их жизней, лишь в одной пробудилась сила божественная. Изгнал он мать её из храма своего, озлобившись.

Только вот не мыслил бог, как жестоко материнское сердце, потерявшее дитя своё. Нет в нём места для прощения, нет в нём сострадания и милости, как нет больше места для своего создателя, бога Теней.

Прокралась безутешная женщина в храм божественный в сумраке, пробралась в покои наложниц обманом и шептала настойчиво в ночи и до рассвета, убеждала в правоте своей, злобу затаив. Нет места больше детям их в храме Гхдора, смерть неминуемая каждое чадо божественное ждет, как ждало и её дочь единственную. Каждого участь подобная настигнет.

И испугались женщины за детей своих, прижали к груди да слезами обливались. И тогда сплотились они против старого бога, грех замыслив.

Угощали наложницы бога своего следующей ночью, поили сон-травой, а когда пришёл черед одной из них скрасить ночь Гхдора — вонзила она кинжал в грудь его. Не убило это бога, да только так удивлён он был дерзостью, что не затянул раны тут же, а обезглавил женщину свою белыми острыми нитями, высвобожденными из теней его. И другие наложницы накинулись на него сзади, за дверью затаившись с кинжалами, испещрили тело его кровавыми ранами, пока чувств не лишился Гхдор, отравой опоённый. И разделили тело его женщины на части в покоях его, на красных простынях, слезами обливаясь. И оставили его там, чтобы вернуться с новой луной. Да только одна наложница знала, что не погубит это бога древнего. И больше всех боялась, ведь матерью сразу двум детям была она. Прокралась она к чадам своим и поцеловала в лоб, пряча руки окровавленные, завязала платки шелковые на глазах их и повела в покои отцовские.

– Ешьте, дети мои, - шептала женщина, близнецов своих по обе стороны от постели бога усадив. — Ешьте и впитайте в себя силу тёмную, коей сестра ваша была одарена да поплатилась.

Только так уберечь она сына и дочь могла, только так могла даровать им жизнь. Родились они не сильными, как отец их, а ничтожными, как смертная мать.

– Ешь, Кассидора. Ешь, Галдор.

И ели дети, слезами обливаясь от страха и отвращения. Забивалась кровь под ногти на руках дрожащих, застревала плоть в зубах, а магия отца расцветала в их телах, тенями пронзая сердца. Набивались желудки внутренностями, а мать всё стояла над детьми своими и не отпускала, пока постель божественная не опустела.