Где-то в июне две тысячи одиннадцатого года настал долгожданный день отъезда. Покидать стены дома на Свободном проспекте, с которыми у меня было многое связано, оказалось тяжко, поскольку я еще не знал, что меня ждет. Из-за этого переезда многое пришлось выбросить, однако новая квартира и моя комната на какое-то время оказались завалены всеми оставленными вещами, превратившись в склад нашего барахла и рабочих инструментов. Вместо дверей проемы прикрывались повешенной розоватой тканью. Повсюду разносилась легкая строительная пыль. Возможности ставить кровати или шкафы не было, все нужное из одежды лежало на полу, а спали мы все на матрасе, положенном на пол. Благо, мой Пушистик и Витальград сохранились, и переехали вместе со мной, но, после переезда, я стал уделять городу из конструктора все меньше и меньше времени, по причине помощи Ленару Набатову и решения моих школьных затруднений. В последний раз, в моем очередном сюжете на город упал самолет, изрядно разрушив его, и с тех пор он так и оставался разломанным, покрываясь пылью, пока, таким образом, интерес окончательно не пропал, и я, разобрав его, убрал все детали конструктора в коробку. Пушистика же я спас от горькой судьбы оказаться на помойке, и оставил его себе, убрав куда-то в шкаф – к нему тоже интерес всячески пропал, равно как и закончилось время воображаемых друзей.

В дальнейшем квартира видоизменялась, постепенно представляясь такой, какой я запомнил ее больше всего. Мою комнату очистили от всех лишних вещей и ее начали делать одной из первых. В ней уложили ламинат из темного дерева, оказавшийся самым дорогим во всей квартире, поклеили белые обои с полосатым рельефным рисунком, за исключением самой большой правой стены, где разместили большие фотообои и изображением вечернего Бруклинского моста и района Манхеттен города Нью-Йорка в Соединенных Штатах Америки. В моей комнате имелись два узких окна, разделенных несущей колонной. Левое выходило на кухонный балкон, а правое на внутренний двор. Из внутреннего убранства самым значимым оказался бело-бежевый угловой диван, который я слезно выбирал в магазине – мне нравились его внушительные размеры и две полки на углу, где я мог бы оставлять телефон и самые любимые вещи. Столом служила длинная кухонная столешница, установленная вдоль всей стены у окон, в левой стороне которой находились полки, заставленные школьными учебниками, книгами и прочими вещами. На полу находился синий ковер с большим ворсом, оставленный из старой квартиры, а около дивана оказался также сохраненный шкаф для одежды. Все это находилось за бежевой дверью купе с несколькими горизонтальными вставками из матового шероховатого стекла, поскольку из-за дивана обычная дверь не могла открываться полностью. Это оказалось крутой задумкой, но увы, не долговечной – дверь передвигалась по рельсам, установленным выше, и часто происходило так, что дверь либо шаталась, либо проседала вниз, и приходилось поправлять крепления. Да и к тому-же дверь не закрывалась несмотря на имеющийся небольшой поворотный замок, поэтому о приватности и возможность запереться, чтобы побыть наедине с собой, можно было позабыть.

Комната Набатовых превышала по размерам мои покои, и вмешала в себя двухместную кровать с белым мягким кожаным подголовником и широкими схожими черными боковинами и низом, огромный стеллаж с верхней одеждой, обувными коробками и личными вещами, в будущем задуманный как шкаф, но так им и не ставший, оставшаяся ранее рыжеватая тумба с четырьмя выдвижными ящиками, на котором стоял телевизор, а также ковер, похожий на мой, но белого цвета, положенный на серый ламинат. На стенах красовались белые обои с лиловыми растениями и цветами. К слову, все подоконники и небольшие столики были уставлены разного рода растениями, и их постоянно приходилось поливать и ухаживать. В углу около двери на балкон размещался крохотный собранный из оставшихся досок косметический столик с зеркалом. Оно еще было на стене у самого входа, где прихожая отделялась полом из искусственных рыжих, бежевых и серых камней в отличие от серого ламината в коридоре. Кладовки остались в прошлом, и это позволило сделать ванную более вместительной – на ее стенах размещались прямоугольные плиты голубого цвета или белые с рисунком голубых или оранжевых цветов, освещаемые сверху яркой полосой светодиодов по всему периметру. В помещении находилась широкая акриловая ванна, занимавшая половину всего свободного места, а также небольшой шкафчик с синими стеклянными дверцами, на которой находилась черная раковина и старая розовая корзина для белья. Дальше мимо широкой стены из бежевой штукатурки на стене, находилась кухня, где находился пол и черных текстурированных камнем холодных плит. Там находились старый белый холодильник, такой же старый стол европейского формата, а также стиральная машина, поверх нее духовой шкаф с дверцей из черного стекла и серая микроволновая печь, а все остальное место занимали шкафы и временные выдвижные ящики, из остатков ламината. Благо, из кардинально новых улучшений имелась индукционная печь и вытяжка. В качестве фартука использовалось очередное изображение ночного Нью-Йорка. Лариса Набатова безумно любила темный фиолетовый цвет, а потому именно такими обоями с очередным растительным орнаментом была покрыта основная стена. Схожим цветом обладали шторы, закрывающие окно и дверь на второй балкон.

Освоившись в новом доме, полного новых незнакомых детей, передо мной встала очень важная цель – найти себе друзей во дворе, да таких, чтобы были надежными и в целом хорошими людьми. Я понимал, что медлить нельзя, и, заканчивая помогать Ленару Набатову и прочие домашние дела, я выходил во двор и с огнем в глазах приступал к поискам.

Заранее стоит отметить, что в школьных кругах с общением дела шли скверно. Хотя я и общался с некоторыми одноклассниками, как с ранее упомянутыми Артемом Армяниновым и Евгением Челбиным, но на этом круг общения заканчивался. Проблема заключалась в том, что у меня отсутствовали схожие или близкие интересы с другими детьми. Спортом или танцами я не занимался, на музыкальных инструментах не играл, выдающимся умом не блистал. Как один из более основных примеров – это то, что особенно пользовались вниманием и потому много с кем дружили те, кто обладал дорогим телефоном или портативной игровой консолью, чтобы иметь возможность играть в любимые игры на школьных переменах. Играть в догонялки по коридору или резвиться по классу уже мало кто хотел – дети с большим вниманием наблюдали за игровыми гонками или драками, упрашивая владельцев игровых устройств дать им возможность поучаствовать в виртуальной игре. Вокруг них собирались целые толпы, и они немного раздражали меня. Альтернативой им была обычная колода из тридцати шести карт, с которыми дети показывали трюки или тратили время в игре "Дурак", но я с ними не играл, а учителям такие развлечения не нравились. На памяти даже остался случай, когда охранник отобрал у кого-то из класса всю колоду, видимо оставив ее после этого себе, заявляя, что детям нельзя играть в азартные игры. Поэтому можно говорить о том, что точки соприкосновения теоретически имелись, но к ним я не стремился, имея другие нетипичные предметы увлечений. Например, коллекционирование денег. Я начал этим заниматься в четвертом классе, где-то в середине весны две тысячи двенадцатого года, когда мой одноклассник Виктор Жуль показывал всем особенную двухрублевую монету – полагая, что в ней ничего особенного нет, я, взглянув на нее, уже хотел отдать ее обратно, но заметил, что на ее обратной стороне расположено рельефное изображение не двуглавого орла, как на обычных монетах, а военного корабля в море. Это была памятная монета, посвященная городу Мурманск. Восхитившись данной находкой, я попросил Виктора Жуля отдать мне ее для коллекционирования, на что тот согласился. Со временем мое собрание росло, и другие одноклассники помогали мне с этим, но особого интереса ко мне, как к нумизмату, так и не сложилось. Поэтому с мальчиками, а уж тем более с девочками, у меня дружеские связи никак не образовывались.

Первым, с кем я предпринял попытку наладить дружеские отношения уже в новом доме, стал мальчик по имени Кирилл. Это был слегка пухлый мальчик в черной курточке, с коричневыми волосами и карими глазами. Я познакомился с ним, когда тот отбирал у другого мальчишки машинку в песочнице. Я часто встречал его во дворе, и общались мы более-менее неплохо. Он помогал с коллекционированием монет, сумев совершить со мной несколько обменов этими металлическими кружочками. И вроде я считал Кирилла полноценным другом, и он первым познакомил меня с теми детьми, что также резвились во дворе, но проблема заключалась в том, что он считался местным задирой. Он возглавлял созданную им же небольшую банду, имевшую известность своим недовольным настроем по отношению к другим. Дети этой стаи вели себя не особо образцово, а порой провокационно и вызывающе. Лично меня эта банда, благо, не трогала, однако вливаться в этот коллектив я не хотел, ведь я был не таким, как они, а потому постепенно я общаться с Кириллом перестал. Пускай наше общение не сложилось, мы все равно встречались вновь, когда играли в детском городке или спорили за право покачаться на качелях, и взаимодействовали друг с другом только в таких случаях.

Я и Кирилл, кстати, считались создателями нашей дворовой игры, носившей название Качелебол. Дело в том, что рядом с большой и основной детской площадкой чуть ниже у одного из первых подъездов находилась еще одна, которая осталась еще с тех времен, когда строительство главной площадки, как и всего дома, не было закончено. Детишки о ней не забывали, и также играли на ней. Мест для развлечений там оказалось куда меньше – там находились лавочки, турник с лестницей, две песочницы и самое главное две пары металлических качелей напротив друг друга, которые имели деревянную основу. Смысл качелебола, в которой участвовали две команды из двух человек, заключался в следующем: у одних стояла задача пнуть футбольный мяч, раскачавшись на качелях, так, чтобы тот пролетел между металлическими опорами качелей противника, а у других этот летящий навстречу мяч не пропустить, пытаясь остановить его ногами или руками. Игра была очень веселой и интересной, так как требовалось заниматься анализом и расчетом подходящих моментов времени, траекторию и силу удара, думая самому или слушая советы партнера по команде. Мяч действительно попадал куда надо, но иногда то улетал высоко вверх на большую площадку, то попадал кому-то в лицо, то вовсе из-за ошибок наоборот укатывался назад. Однако с возрастом играть в нее становилось невозможно физически – ноги уже не удавалось согнуть и убрать так, чтобы не задеть мяч, установленный на земле. Но имелась и иная забава – одному человеку надлежало подкинуть его немного вверх, а другому, раскачавшемуся стоя на качелях, следовало ударом металлической рамы деревянной основы отправить его в полет. Конечно, таким образом мяч приобретал большую скорость, и мог улететь так далеко, что приземлялся на верхней площадке у края дороги с противоположной стороны всего двора, но это было и более опасно, а потому противоположные качели уже не никто не защищал, оставаясь около ряда припаркованных рядом машин.

Вторым моим «другом» стала Алена – светловолосая девочка, которая носила во дворе смешное прозвище Маленький зверь. Ее так называли из-за того, что она была очень низкого роста, что даже со мной казалась совсем ребенком, а по характеру вспыльчивой и обидчивой. Алена познакомила меня с различными интересными местами нашего дома и его окрестностями. Самое выделяющееся из них – это повисшее в лесу над оврагом дерево с веревкой, которое называлось тарзанкой. Под деревом была вырыта небольшая яма, скорее напоминающая пещеру в песчанике и являвшуюся местом для отдыха. Я не знал кто его создал, и кто здесь проводил свое время, но оно определенно стоило того, чтобы о нем знать. С этим местом связана одна неприятная история. Так, во время знакомства с ним, а происходило это зимой, я спускался вниз, а Алена осталась наверху, и на полпути я поскользнулся, но не упал, а побежал прямо вниз, не имея возможности остановиться. Внизу росли небольшие деревья. Споткнувшись об какой-то выступ, я упал на растущее там дерево. Лицом я не ударился, но поцарапал руки и упал ими в ледяной снег, ставший жечь мои раны. Мне было настолько больно, что я не мог встать и подняться назад. Это не та боль, от которой хотелось рыдать, а ноющая боль, пронизывающая все тело, что не давала хоть чуть-чуть повернуться и согнуться, чтобы встать. Я с ссадинами, больной ногой, весь заваленный снегом лежал внизу. Алена в это время продолжала находиться наверху. Я попросил ее сходить за помощью, но она ко мне не вернулась. Пролежал я там много времени, но так и не дождавшись подмоги, я набрался сил и самостоятельно выбрался из того места, отправившись домой. Оказалось, Алена не пошла за помощью, а спокойно беседовала на качелях с какой-то своей подружкой. Я сильно обиделся и больше не дружил с ней, хотя так же, как и с Кириллом, все еще встречал ее во дворе и время от времени играл в общие игры.

Третьим другом стал мальчик по имени Захар. Он был младше и намного ниже ростом, чем я, но имел большую голову для своего-то тела. Компанию ему почти всегда составляла его сестра Дарья, и она тоже не превосходила меня по возрасту. Красивая русоволосая девочка примерно моего роста была до того агрессивной и невоспитанной, что общаться с ней никто не хотел. Она считала, что является самой главной во всем дворе, что всей ей должны целовать ноги и повиноваться. Дарья не учитывала мнения других детей по двору, попутно оскорбляя всех вокруг уебками и посылая их нахуй. Такие слова я не просто не произносил – я боялся даже думать об этом, пытаясь как-то угомонить ругающуюся девчонку, за что иногда сам получал от нее порцию брани. Возможно, это именно Дарья познакомила меня с дивным миром матов и ругательств. Разговоры с родителями же не приносили результата – она спокойно слушала выговор, а во дворе спустя всего несколько минут вновь бралась за свое. Помимо всего этого, она занималась вандализмом – вырывала дверные звонки из стен. И по идее, я бы мог такое терпеть в то время, если бы встречался с ними только во дворе в целях поиграть, или не обращал на это внимание. Но в один из подобных случаев я не хотел этого допустить, и стремился вернуть звонок на место. Дарья начала бить меня, а когда я убегал от нее, Захар ухватился за мою ногу, и я упал на пол в общем коридоре, где находились двери квартир, ударившись губой об плиточный плинтус. Со слезами и окровавленной разбитой губой, я начал плакать и бежать по лестничной площадке вниз до своей квартиры, а дело происходило на десятом этаже, отчего спускаться пришлось долго. После этого случая, я с Захаром и Дарьей вообще не общался, лишь встречаясь взглядами на улице, и предпочитая больше не связываться с их вредной компанией.