Касаемо придомовой территории, то ее я почему-то помнил плохо. Со стороны улицы был небольшой двор и гараж, распологавшийся как бы в фундаменте здания, проще говоря, на нулевом этаже. Задний двор представлял собой землю на разных уровнях, придерживаемых бетонно-каменными стенами. Рядом находилась лестница, ведущая к вершине участка. Эта многоуровневость однажды чуть не стоила мне тяжелых увечий – я потянулся за каким-то синим цветочком, который хотел достать для матери, а по итогу сорвался и упал головой вниз на каменистую землю, что находилась ниже. Несмотря на довольно большую высоту и сильную боль, я умудрился встать и прийти в дом. Травм удалось избежать, и я отделался испугом. На другом конце участка росли деревья – яблони, с которых я срывал растущие ранетки и наместе съедал их по несколько штук за раз. Около каменных ступенек у бетонных стен, ведущими наверх, распологался крохотный одноэтажный домик с окошком и небольшой металлической трубой. По всей видимости, это была баня, но я совершенно не помнил того, как я там мылся или парился. Примечательно еще и то, что забор с соседями отсутствовал совсем – опять же из-за наклона земли, участок в нашим домом стоял выше, и потому на соседнюю территорию с легкостью удалось бы спрыгнуть. Там находилась большая красная теплица и какая-то прямоугольная бетонная пустующая яма. На соседнем участке часто виднелась старушка, с которой родственники хорошо ладили, но я по-детски стеснялся.

Из развлечений в доме предоставлялся телевизор, на котором не показывали ничего интересного, и ноутбук – небольшой, но толстый складывающийся компьютер, на котором я очень много рисовал в программе для соответствующей деятельности. Иллюстрировал я чаще всего дороги без машин, мосты, города и корабли, учился изображать людей не как круглешок с прямыми линиями в качестве рук и ног, а похожих на настоящих. Пожалуй, это являлось моим главным занятием. С детворой в этой округе я не играл, ведь ровестников я там не встречал, а с детьми иного возраста дальше небольших разговоров дело не шло. Часто я ходил со Светланой Семеновой за грибами в соседний лес, а также в ближайший магазин, который представлял собой небольшой домик на пересечении двух улочек. Радость я мог испытывать и от мести растущей вокруг крапиве, которую я по незнанию иногда задевал, когда резвился, в ответ за ожоги растаптывая или ломая ее стебли палкой. Но на памяти остался и еще один довольно странный случай, когда я, гуляя около дома, нашел на другой стороне дороги умершую крысу. Что заставило меня подойти к ней, неизвестно. Более того, я чем-то подручным выкопал рядом небольшую лунку и закопал в ней этого несчастного грызуна, после чего удалился обратно домой. И вроде неплохое дело сделал, но очень хорошо, что этого никто не видел и не задал лишних вопросов.

Действительно хорошими заслуженно считались поездки к той самой Саяно-Шушенской гидроэлектростанции, рядом с которой работал Петр Семенов. Слишком близко к ней подобраться не представлялось возможным, и потому позволялось только любоваться издалека и гулять на небольшой облагороженной территории недалеко от нее в нижнем бьефе. Это была действительно огромная плотина, стоявшая на реке и разделявшая две территории государства. Еще лучше становилось ночью, когда станция подсвечивалась яркими и красивыми желтыми и оранжевыми фонарями. Не то что я в таком возрасте восхищался бы подобным строением, но ездить туда раз в несколько недель, как способ иногда прогуляться не только в соседний лес, но и куда-то дальше – это вполне неплохой выход. До этого я видел только менее масштабную Красноярскую гидроэлектростанцию в Дивногорске. Однако и этим поездки не ограничивались, ведь порой, как и раньше, появлялась необходимость покидать этот городской поселок для посещения ближайшего крупного города Саяногорска или уже знакомого Абакана. Особо ничего интересного там для меня, увы, не встречалось, за некоторыми исключениями, коими являлись необычная достопримечательность по пути в виде огромного металлического двухтонного арбуза и медведя, живущего в клетке около придорожного кафе. Арбузом креативно и оригинально оказалась украшена скучная автобусная остановка среди множества окружающих полей и нескольких озер, а косолапый зверь манил интерес проезжающих людей. Не понятно почему он не находился в зоопарке, а жил в тесном вольере около закусочной, где из предметов для развлечений имелось старое колесо, но он манил интерес людей – за ним старались ухаживать, а люди получали возможность подкормить коричневого мишку.

В тот момент, когда приближалось мое семилетие, меня готовили к тому, чтобы отправить в место, где готовят детей к окружающему миру – в детский сад. Пускай это являлось не обязательным времяпрепровождением, и некоторые дети не знали, что это, родители сочти нужным подготовить меня к школе, к более тесному общению со сверстниками, считая это единственной и значимой причиной мне там пребывать, ибо в творческом или учебном плане я наверняка обходил тех, с кем проводил в этом саду время. Его нашли в Академическом городке, и он выглядел как небольшой жилой район, спрятанный от посторонних глаз березовой рощей, но находившийся далеко от нашего дома, поэтому родители меня туда возили на машине почти каждый день.

Сам детский сад не представлял из себя огромного цветастого дома с длинными красивыми коридорами и комнатами, полными игрушек до самого потолка с большой детской площадкой с десятками качелей и песочниц – это был частный детский сад в какой-то квартире многоэтажного панельного серого дома. По самой квартире, где размещался детский сад, никто бы и не сказал, что он там находится. Средних размеров квартира представляла собой небольшой коридор, главный зал и кухню справа, детскую комнату слева, а также санузел и ванную. Что касается описания данных мест, то я в деталях запомнил гостиную – на полу лежал очередной бежево-коричневый рисунчатый ковер, на стенах поклеенные схожие по цвету обои, вдоль одной из которых стоял огромный шкаф на всю длину комнаты, имевший как стеклянные дверцы с наборами керамических и металлических чашек и хрустальных бокалов, так и деревянные дверцы, а еще полки с кассетами, книгами и толстым серым телевизором. Рядом с ним умещался старый стол-книжка, а недалеко у соседней стены коричневое пианино. О том, что здесь проводят время дети, говорили только мешки с разными игрушками, несколько коробок конструктора и комната с тремя или четырьмя двухуровневыми деревянными кроватями. Они не отличались новизной, и детей ругали за то, что они прыгали на них. Резвящимся детишкам это не нравилось, но больше всего не нравилось, конечно же, спать в дневное время. Конечно, одни не противились возможности повалятся и поспать, но другие ни в какую не желали отправляться на дневной сон, и потому приходилось лишь делать соответствующий вид. Таким был и я. Оставалось только ложиться на свое место, находящемся на нижнем уровне двухэтажной кроватки, отворачиваться в сторону стены и лежать так один или два часа, чтобы воспитатель – невысокая полноватая женщина средних лет с кудрявыми коричневыми волосами, думала, что мы спим, пока сама она отдыхала. Разумеется просмотр стены утомлял довольно быстро, а потому среди неспящих возникали разговоры. В таких случаях, ворвавшаяся в комнату воспитательница быстро прекращала эти громкие беседы, а особо «буйных» отправляла спать отдельно в гостиную на большой черно-бежевый диван, чтобы уж точно уснуть от скуки. Я тоже попадался несколько раз, и спалось намного лучше, чем со всеми – никто не шумел и не смеялся, тем самым не мешая расслабиться и реально вздремнуть, когда того хотелось. Хотя, мне не совсем понятно, куда в это время девались сами воспитатели, ведь они, как правило, могли бы и находиться в той самой гостиной. Детская площадка не отличалась от типичных соседних дворов. Видимо, она осталась такой с очень старых времен. На ней находились песочница, маленькая согнутая посередине горка, с которой скатываться удавалось с трудом, как и крутиться на ржавой карусели, раскрашенные автомобильные шины, зарытые в землю, и пара турников. Подъезд представлял собой типичный темный обшарпанный вход для таких серых домов.

Если судить по фотографиям, то всего в саду пребывало девять детей – четыре мальчика, включая меня, и пять девочек. Среди всей толпы ребят я сразу бросался в глаза, поскольку отличался не только более высоким ростом, но и старшинством. Так сложилось из-за того, что в моем возрасте стоило бы уже пойти в школу, но родители почему-то этого не сделали, и из-за этого возрастная разница закрепится еще надолго. Единственным исключением оказалась девочка по имени Дарья, которая оказалась старше, чем я. Она являлась дочерью одной из воспитательниц, а потому всячески помогала ей, будучи сама участницей многих наших детсадовских занятий. Помогала ей и еще одна воспитательница – высокая женщина с короткой черной прической, являвшейся более молодой, и потому, наверно, доброй. Других детей, которые составляли мне компанию, я знал только из каких-то уцелевших фотографий и рассказов очевидцев, ибо в дальнейшем абсолютно никого, за исключением той самой Дарьи, я никогда не видел. Из всей толпы мне запомнился только один мальчишка, чье имя для меня неизвестно. Запомнился он благодаря нашему новогоднему утреннику – я и он пришли на этот праздник в костюмах мышей, так как следующий год по восточному календарю считался годом этого животного. Так как я был старше и выше него, то он ходил за мной, улыбался, обнимал и называл меня «Мама-мышка». Столь смешное совпадение забавляло меня, как и то, что в такой новогодний утренник, после всех представлений аниматоров и запуска огней гирлянды на новогодней елке под наши детские возгласы: «Раз, два, три! Елочка гори!», я ушел из квартиры детского сада, чтобы добежать и догнать на улице Деда Мороза, который приходил на это мероприятия и в существование которого я тогда очень сильно верил. Тогда еще я мог верить в детские чудеса.

Наши игры проходили довольно весело. А, впрочем, ничего удивительного – мы учились рисовать фломастерами и карандашами, что-то мастерить из бумаги, картона и клея. Мы играли в конструктор, паровозики и машинки. Это было время, когда для того, чтобы получить необходимую игрушку, стоило просто украсть ее или укусить за руку того, кто ей владеет. Радовало получение нужного предмета, но только до того момента, когда начинали ругать. Играли мы во дворе в песочнице и на старой карусели, прыгали по шинам. Еще проводились соревнования по строительствам башни – мы делились на группы, и строили из сине-белого конструктора самую высокую башню. Что давали за победу не помнил. Часто проходили и какие-то другие мероприятия, по типу тех, как мы водили хороводы с салфетками в руках, рисовали бабочек, сгибая бумагу пополам, делали что-то из бумаги и картона. Что это за мероприятия, я не запомнил.

Однако не столько отпечатались в памяти игры, сколько еда. Она мне там не нравилась. Это легло в основу моей боязни есть что-то в незнакомых непроверенных местах, есть то, чей состав мне неизвестен. Я запомнил большой серый стол с микроволновкой и стоящими рядом несколькими железными табуретками на кухне. На столе часто находилась большая кастрюля, наполненная полупрозрачным безвкусным компотом. Если его еще удавалось выпить, то съесть манную кашу не представлялось возможным, так как я, так же, как и мать, такую кашу ненавидел. Плохим был еще и рыбный суп – он представлял собой уху серого цвета, в которой плавали непонятные куски невкусной неизвестной мне рыбы. Мне как-то удавалось ускользнуть от такой еды – по всей видимости, кто-то ел мою порцию, а я тихонько уходил в спальню, чтобы снова лежать и бездельничать, делая вид, что сплю. Но однажды нам дали гречневую кашу и сосиску на обед. Я немного поел каши, а вот сосиску съесть не смог, ведь она была отвратительной на вкус. От того, что я ел ее, мне становилось очень плохо, меня тошнило. Я просил разрешения оставить недоеденную сосиску, но воспитатель мне отказала. Я пробовал через силу доесть ее, но в один момент мой организм сдался и избавился от сосиски, сделанной из чего угодно, но не из мяса – меня стошнило прямо на кашу. Воспитатель разозлилась, и приказала доедать. Разумеется, эту массу из остатков еды и некоторого количества рвоты, есть не стал бы даже взрослый здравомыслящий человек, но меня почему-то заставили доедать. Это делать я отказывался, и потому со слезами и криками меня прогнали спать, и эти мучения закончились.