Может быть я запомнил бы об этой школе куда больше, но получилось еще и так, что в ней я проучился всего один год. В две тысячи девятом году ее закрыли на ремонт, ведь с верхних этажей, по слухам, падали кирпичи, а в больших щелях между ними торчали растения. Школу закрыли на масштабную реконструкцию, так как в дальнейшем выяснилось, что здание чуть ли не аварийное. Учащихся распределили по двум другим соседним школам, одна из которых располагалась в точно таком же здании, но родители решили найти мне новое место. Я еще не раз позднее проходил мимо этой школы, но в качестве учащегося я ее стены уже никогда не посещал, и не видел никого из тех, с кем ранее учился.

Новая школа нашлась довольно быстро. Она обнаружилась в Академическом городке, как и когда-то детский сад. А нашли мне не простую школу, а целую гимназию. Это было Муниципальное Образовательное Учреждение "Гимназия №13", получившая позднее собственное название "Академ".

Эта гимназия состояла из двух отдельных частей – младшей школы, ученики которой занимались в одном здании, и старшей школы, где находились все остальные. Я, разумеется, был в младшей. Здание младшей гимназии представляло собой небольшое кирпичное двухэтажное здание, со всех сторон закрытое цветными панелями красного, желтого и зеленого цветов. Здание находилось совсем близко к тому серому жилому дому детского сада, буквально менее в сотне метров. И хотя само здание предназначалось для начальной школы, в одной небольшой его части первые этажи занимала художественная школа, которая являлась почти независимой от гимназии. Помимо самого здания, рядом располагались небольшой спортивный дворик, где находились волейбольная площадка, турники и деревянные брусья, а также клумба, на которой яркими цветами высаживалась надпись с названием гимназии. Однако главной деталью этого места я считал небольшую скульптуру медвежонка в штанах на лямках и майке с изображением воздушного шара. Я часто любил залазить на него и сидеть на голове. Рядом со зданием младшей школы этой гимназии, буквально в пределах ее же территории, еще находился заброшенный детский бассейн, который выглядел как небольшое и старое одноэтажное белое строение, везде закрытое железными решетками и дверьми. Этот бассейн когда-то сгорел, о чем говорило множество горелого мусора и прочего черного хлама, разбросанного по всему полу внутри. Я, как маленький ребенок, боялся туда ходить, ведь еще большим страхом и ужасом веяли темные подвалы. Фонарики, которые только недавно появлялись в телефонах, тогда у нас отсутствовали, а потому мы ориентировались только с помощью света из щелей. Ходили байки о том, что эти подвалы соединялись со зданием гимназии, что могло оказаться и правдой, но кто-то любил припугнуть впечатлительных детишек тем, что в подземных помещениях находили чьи-то головы. Конечно, я испытывал страх от таких разговоров, и те могли померещиться в темноте от бурного воображения, однако все, что я смог найти, так это водительское удостоверение неизвестной женщины – я не обратил внимание на срок действия этого документа, и выбросил в мусорный контейнер. Возвращаясь к зданию бассейна, нельзя не отметить то, что охранники гимназии постоянно отгоняли детей от брошенного строения. Установленные решетки не спасали от этого, и дети продолжали пролазить внутрь. Недовольные охранники с большим возмущением требовали вылезти обратно, и пугали, что уже вызвали родителей, во что испуганные дети быстро верили. Продолжаться так долго не могло, и позднее все его входы закрыли металлическими листами, а потом и вовсе снесли, возведя на прежнем месте новую спортивную площадку.

Внутри эта гимназия выглядела как обычная школа. Там также были типичные мраморные полы, стены, раскрашенные во всякие угловатые узоры, стенды с информацией о правилах дорожного движения, с достижениями учащихся и так далее. Кабинеты отличались от тех, что находились в прошлой школе тем, что имели более новые парты, сочные и яркие цвета общего интерьера, хорошее освещение. Не стоит забывать, что это все еще начальная ступень, а значит кабинет у нас для большинства занятий был один. Он находился сразу-же возле входа: повернув направо после входа в здание, дверь нашего кабинета находилась по соседству с местом охранника. Гардероб же располагался напротив нашей двери, и благодаря этому переодеться и попасть в класс удавалось за несколько минут. Рядом же находилась лестница на второй этаж. Слева же от входа был длинный коридор в другую половину здания, где располагался спортивный зал, столовая и еще две лестницы на следующий этаж с кабинетами.

Гимназия считалась одной из лучших в городе, поскольку именно там учились сыновья губернатора Красноярского края. Дети в этой гимназии показались мне более приветливыми и добрыми, а наша классная руководительница, которую звали Марина Мелентьева, мне очень нравилась. Это была немного полная женщина невысокого роста с очень темными волосами и карими глазами. Она проводила у нас большинство уроков, и оказалась добрым учителем. Я уже не мог вспомнить, что именно я изучал на ее уроках, но точно мог сказать, что времени зря не терял, и, как подобает прилежному школьнику, впитывал ценные знания. Во втором «Б» классе, куда меня записали, я был единственным новеньким. Одно дело год назад, когда новенькими были все, и все друг с другом знакомились, в то время как в данной ситуации дети этого класса уже более-менее знали друг друга. Кто-то уже тесно дружил, имея определенный круг общения – и тут появился я, не зная кто есть кто и какие, скажем так, группировки, уже сформированы. Я помнил этот момент по той причине, что Марина Мелентьева в первый день попросила меня представиться классу и рассказать о себе. Я еще был крайне стеснительным ребенком, а потому даже такая, казалось бы, обыденная ситуация поставила меня в тупик. Что говорить я совершенно не знал, и не мог быстро подстроиться под сложившуюся ситуацию. Рассказать удалось только то, как меня зовут, из какой школы я пришел и где живу. Получилось скомкано и глупо на вид, но наверно такому мелкому школьнику, как я, в новом учебном коллективе это можно было простить.

Я особо не знал, как найти себе новых друзей в уже сформировавшемся классе, но в нем было около двадцати пяти человек, и уж с кем-то я бы точно смог подружиться. Первым таким человеком, первым школьным другом, стал маленький парнишка, которого звали Артем Армянинов. Его фамилия однозначно говорила о его национальности, хотя сам он это отрицал, но его низкий рост, темные волосы и большие темные глаза вполне закономерно судили об этом, а оттого еще создавали впечатление маленького смешного мальчишки. Причем не только он сам будто излучал позитив, но и вся его семья. Его отец со своей супругой содержали центр шоу-развлечений "Ромашково", где они со своими сыновьями выступали с различными концертами и праздниками для маленьких детей. Компанию составляли как раз Владимир и Кирилл Армяниновы – младшие братья Артема Армяни

нова. Я же там часто приходил в качестве гостя, если Артем Армянинов меня туда приглашал, хотя правильнее сказать, был званным приятелем, которому так мне удавалось заходить в самые недоступные места этого заведения. То, как именно я с ним подружился, уже неизвестно, но мы приходились хорошими друзьями. Наверно, точкой пересечения наших интересов, которая нас и свела к дружбе, стало наше общее увлечениями попугаями. Тогда я еще не обращал особо много внимания на собак, и больше думал о домашних попугаях. У Артема Армянинова жил попугай неразлучник с типичной кличкой Кеша. У меня же не было, поэтому я обманывал его, заявляя, что у меня дома не типичный маленький попугай, а большой сине-желтый ара. Разумеется, это не являлось правдой, но меня это не смущало до такой степени, что я говорил о том, что и вовсе занимаюсь разведением этих попугаев. На этом я и попался, когда Артем Армянинов и его отец хотели получить птенца, а я признался, что это неправда – общаться мы перестали, но спустя время снова помирились и вновь стали друзьями и напарниками по учебе.

Еще один малой, с которым я начал тогда общаться, был Евгений Челбин – мальчишка среднего роста с коричневыми немного кудрявыми волосами, карими глазами и слегка выступающими щеками. Он имел очень характерную черту, которая отличала его от всех остальных – это какой-то дефект речи, из-за которого сильно картавил и «жевал» многие слова до такой степени, что учителя не понимали, что он говорил. Это проблемы с миндалинами, но какие именно, я не знал, и не осмеливался спрашивать об этом. Но, когда ему провели операцию, он стал говорить нормально и понятно. Мне же он запомнился тем, что он был жутко обидчивым. Он легко подвергался обману и введению в заблуждение, поэтому он сильно, а порой с криками и слезами, устраивал большие истерики. Артем Армянинов, который ранее находился в одном детском саду с Евгением Челбиным, рассказывал, что дурил того следующим образом: он менял купюру на горсть монет, но купюра имела номинал в сто рублей, а монетами набиралось не более тридцати рублей, в результате чего Евгений Челбин полагал, что остался в выигрыше, имея больший вес имеющихся денег. Правда ли это или вымысел неизвестно, ведь трудно представить детский сад, где наряду с игрушками оказались настоящие деньги. Евгения Челбина я и Артем Армянинов дразнили много, но дразнили только из-за его обидчивости на наши действия, а не из-за внешности, или тем более из-за его странного голоса. Мы цеплялись за какой-то его просчет или ошибку, а потом постоянно напоминали о неудаче. А вершиной этого являлась видеосъемка, которая Евгению Челбину очень сильно не нравилась. Тогда кнопочные телефоны, с которыми ходили многие, в том числе и я, медленно сменялись первыми смартфонами, которые уже имели не черно-белый экран, а цветной, будто являясь маленьким телевизором. По нему можно было водить пальцем, тем самым взаимодействуя с отображаемыми им элементами, что казалось магией. Вместе с тем, новые смартфоны обладали встроенной маленькой камерой, которая и позволяла создавать фотографии и видеозаписи. Евгению Челбину не нравилось, когда его снимали – он долго гонялся за нами, а мы, хихикая, прятались в кабинках школьных туалетов. Так мы делали до тех пор, пока он не пожаловался классному руководителю, и та не порекомендовала отказаться нам от таких нехороших действий, чтобы не словить лишних неприятностей. В целом, мальчиком он был хорошим, и мы, когда поводов дразнить не находилось, втроем общались и гуляли у здания гимназии, обсуждая школьные будни или телефонные игры. Именно с Артемом Армяниновым и Евгением Челбиным я впервые совершил свой школьный прогул. Однажды мы, желая пропустить занятие по физической культуре, прятались в уборной, полагая, что преподаватель будет нас искать, и позднее, увиливая от вопросов охранника и гардеробщицы о том, куда нам всем приспичило уйти, мы уже гуляли по району, поедая купленные в соседнем магазине шоколадки. От этого я не стал заядлым прогульщиком, чем не могли похвастаться некоторые другие дети в моем классе.

Что касается уроков, то стоит начать как раз с физической культуры. Занятия физической культурой проходили в небольшом спортивном зале, где находились несколько скамеек, мягкий пол из какого-то поролона и маты. Проходить в зал на занятия следовало через раздевалку, разделенную между мальчиками и девочками. Это была небольшая комнатка с лавками, крючками, туалетом, который слабо освещался лампочкой. Крючки для одежды располагались близко друг к другу, и для вещей каждого ученика отводилось крайне мало места. Одни вещи приходилось вешать на другие или сминать в гигантские кучи. Большое количество одежды обуславливалось строгим стилем одежды школьников, за которым в первые годы не особо следили – это были попытки выстроить единый внешний вид всех учащихся с помощью рубашек светлых оттенков, темных штанов или юбок, а самое главное с помощью темно-синих почти черных жилеток с размещенным на левой стороне логотипом гимназии – желтым клиновым листом, в центре которого находилась раскрытая книга с номером гимназии и пером, ниже которого находилась красная лента с надписью: "Гимназия №13". Жилетки часто путали, потому что они хотя и казались одинаковыми, но отличались размером. Однако моя отличалась от всех других, поскольку хотя и имела такой же лист, но напечатанный на плотной ткани, а не вышитый, как у других, в результате чего я сразу мог найти свою жилетку в ворохе чужих. Особенной деталью всей раздевалки была белая дверь, что отделяла нас от смрадного запаха из туалета, и этой двери однажды досталось – Артем Армянинов оказался злым то ли из-за того, что проиграл в игре, то ли просто был не в духе, но он всей детской силой, что тогда обладал, ударил ногой по этой двери так, что в ней, будучи сделанной из какого-то картона, образовалась дыра, размером со средних размеров мяч, и я, уже непонятно почему, рассказал преподавателю кто это сделал, после чего родителям Артема Армянинова пришлось заплатить за ремонт. В этой раздевалке мы переодевались и выходили на урок по звонку, строясь в линейку. В основном мы разминались, делали какие-то самые элементарные упражнения, а после играли в «вышибалы» или в еще какую-нибудь игру. Однажды преподаватель, который не проявлял агрессию, но требовал соблюдение дисциплины, сказал: «Если сегодня не выиграете команду противника, то я вам головы оторву!». Сомнительное, конечно, заявление для второклассников. называли физкультуру занятием, где можно расслабиться и отдохнуть от обычных учебных дней, что вполне заслуженно, ведь на занятиях только и надо было, что бегать и прыгать. Многим одноклассникам, что не являлись спортсменами, это нравилось, хотя в моем классе учились такие одноклассники, которые с самых малых лет оказались на пути спорта, и к абсолютным победам они стремились даже на школьных уроках. Кто-то тихо возмущался, если проигрывал в играх или не мог прыгнуть в длину достаточно далеко, но кто-то психовал, как это делал один наш парнишка, который кричал, как резанный, обвиняя других в поражении и разбрасываясь своими вещами в попавших под горячую руку других одноклассников.

Лично для меня расслабляющими, да и любимыми, были уроки труда. Мы приходили в небольшой кабинет на втором этаже, где вместо привычных трех рядов умещалось только два, садились за парты, которые спереди имели обрамления в виде деревянной заслонки и небольшую емкость для линеек, карандашей и прочей канцелярии, а школьная меловая доска находилась справа от всех. Нашего учителя по этому предмету я обожал. Вероятно, это происходило в силу того, что я постоянно получал только отличные оценки, и сидел на первой парте, то есть прямо перед ним, показывая свои поделки не вставая с места, а ему, как доброму человеку, угодить не представляло труда. Он порой ходил между двух рядов и рассматривал процесс работы учащихся. К сожалению, это были не те труды, что в Советском Союзе – мальчики не занимались столярным делом, не собирали какие-то детали механизмов, а девочки не готовили еду и не шили одежду – мы занимались тем, что что-то собирали из бумаги, конструировали из металлического конструктора и изредка прибегали к чему-то такому, где нужна иголка и нитка. Наиболее частым предметом творчества являлся пластилин. Это было то время, когда объектом хвастовства у одноклассников служило большее разнообразие цветов пластилина, чем у соседа по парте. Мы подписывали коробочки с ним и хранили в кабинете, доставая для работы уже на занятии, и в такие моменты сразу становилось понятно, у кого больший набор, и, соответственно, кто самый крутой в классе. Я любил эти уроки, поскольку что-то мастерить для меня давало мне наслаждение, особенно тогда, когда преподаватель давал свободу нашему творчеству. Главное, чтобы конечный итог представлял из себя что-то главное оригинальное и красивое, стоящее того, чтобы поставить хорошую оценку в дневник.