Сказать толком, что мне дал детский сад, я не мог. Может, связано это с тем, что в моей голове остались лишь отдельные его моменты, а не весь период целиком. А может и потому, что ничего стоящего он мне не принес. Фотографий и видеозаписей оттуда осталось немного, но самая запоминающаяся по моему мнению оказалась та, на которой я еще совсем маленький в красной курточке улыбался на фоне елочки с желтыми одуванчиками в руках. Другой мальчиках умудрился их съесть, но это неважно. Вроде как фотограф приезжал, и делал снимки с нами на память. В любом случае, я перестал туда ходить спустя всего год, а это означало, что в скором времени я готовился стать школьником.

После всего этого, вторую воспитательницу я иногда встречал, когда ждал того момента, пока родители заберут меня из того места, где я учился. Я уже был старше, и мог иногда с ней поговорить о чем-то, поприветствовать и обменяться несколькими словами. Уже позднее, когда я учился чуть в ином месте, там, где, можно сказать, притопталась земля моего ожидания, я не появлялся, и с бывшей воспитательницей не пересекался. С тех пор я ее никогда не видел. Возвращаясь к прежним местам в течение многих последующих лет, я смотрел на все еще сохранившиеся детали детской площадки, понимая некоторую пользу того, что детский сад я прошел не в излишне благоустроенной огражденной забором территории, где баловали бы детей едой, игрушками и излишним вниманием, а в обычном уличном дворе.

После окончания своего пребывания в детском саду, меня начали готовить к учебе в школе. Для этого, родители меня записали на дошкольную подготовку в Общеобразовательный Лицей №1. Он находился не в нашем районе, и по их словам, я ходил на эту подготовку по вторникам и четвергам. По неизвестным мне причинам, я абсолютно ничего не помнил про свою подготовку там. Ни само здание, хотя оно выглядело как типичный трехэтажный панельный дом, ни своих преподавателей или ребят, которые разделяли со мной процесс подготовки, я совершенно не помнил. Все, что я с трудом вспоминал, так это самого себя, идущего в один из первых дней с Ларисой Набатовой в этот лицей с портфелем, на котором имелось изображение и крохотная игрушка кота Гарфилда. Опять же, ни внутренний интерьер, ни какие-либо уроки – ничего я не запомнил. Я мог предположить, что эта подготовка не дала чего-то такого, что было бы важно. Близился сентябрь две тысячи восьмого года, и я закончил школьную подготовку в этом лицее. Однако в сам лицей меня отказались принимать. Причиной назвали то, что я слишком часто смотрел на свою мать. Абсолютно глупый и необоснованный аргумент. Мне так сказали родственники, хотя со стороны закона такая причина не могла считаться основанием для того, чтобы не быть зачисленным. Чего там ожидали от семилетнего ребенка оставалось лишь гадать, ведь справедливо полагать, что я мог бояться или волноваться. В общем, не поняв смысл такого вердикта, мои родители не стали отправлять меня учиться этот лицей, и подыскали мне другую школу.

Начал я свое восхождение по образовательной лестнице в Муниципальном Бюджетном Общеобразовательном Учреждении "Средняя школа №84" в первом «А» классе. Школа представляла из себя трехэтажное кирпичное здание, выстроенное в форме буквы «П», с некрасивой серой железной крышей. Внутренний двор практически отсутствовал – имелась небольшая клумба и бетонная площадка. Школа находилась в одном километре от нашего дома, то есть до нее вполне удавалось бы дойти пешком, однако путь проходил через большую оживленную дорогу и другой микрорайон города, а так как я еще был совсем маленьким ребенком, то родители, опасаясь за меня, так-же, как и в случае с детским садом, доставляли меня на учебу и забирали после уроков на своем автомобиле.

Касательно внутреннего убранства этого образовательного заведения я мог сказать, что оно было почему-то темным. Коридоры с мраморно-гранитным полом особо не освещались фонарями или лампами, так как большинство из них находилось под солнечным светом из окон. Отличительной чертой коридора на втором этаже и, по всей видимости, главной частью всего здания, мог считаться большой герб Российской Федерации, который висел за стеклом. Кабинеты же, в отличие от коридоров, освещались ярче, что достигалось довольно старыми мерцающими ртутными лампами, издававшими трескающийся звук. Они даже гудели немного, что удавалось услышать, когда в классе царило безмолвие.

Поскольку мы являлись первоклассниками, то у нас для всех занятий, за исключением, наверно, физической культуры и некоторых других предметов, предоставлялся один кабинет. Сами учителя ходили из одного кабинета в другой и проводили свои занятия. Его я заполнил намного лучше, чем какое-либо другое помещение в этой школе. Кабинет находился на третьем этаже, и кажется, сразу после подъема по ступенькам на этаж. В его рамках расстеленным лежал желтый линолеум, стояли небольшие тонкие деревянные парты с крохотными стульями. На бледно-желтой стене висела далеко не новая зеленая доска, в одном из углов которой закреплялись карточки с цифрами и гласными буквами. На подоконниках тесно умещались горшки со всякими растениями. Гардероб размещался позади всех парт – это небольшая комнатка, где висели крючки для верхней одежды. Уличную обувь, упакованную в пакеты, складывали ниже. Правда, меняли ли мы обувь в самом кабинете или делали это где-то у входа, чтобы не приносить уличную, сказать уже сложно. Я ходил в маленькой синей рубашке, в черных брюках, и в коричнево-белой клетчатой жилетке.

Один из тех немногих дней, которые я мог вспомнить – это свое первое сентября, которое действительно было первым. Конечно, торжество представляло собой типичную школьную линейку с выступлением директрисы, букетами цветов и прочими формальностями. Меня сопровождала Лариса Набатова, чтобы не потеряться среди толпы других детей. Директриса показывала мне куда идти и за каким преподавателем следовать. Как и всех, меня подталкивали знакомиться со своими будущими одноклассниками, хотя очевидно, что это за один день, тем более в первый раз, сделать сложно. Я ходил в крохотном пиджаке и белой рубашке с черным галстуком, будто бы я маленький президент. Конечно, это проходило на той брусчатой площадке перед зданием школы. На изгибе моего пиджака справа на булавке держалось вырезанное из бумаги изображение школьника с букварем в руках. Все остальное из начала школьной жизни я вспоминал с большим трудом. В том пиджаке в саму школу я ходил не часто – куда чаще я приходил в темных брюках, синей рубашке и красно-бежевой клетчатой жилетке, которую носили мальчишки, а девочки носили юбки схожего рисунка. Я помнил одного из наших мальчишек, который в порыве детской ярости перевернул школьную парту в одном из кабинетов. Ну и еще один момент, когда я, бегая по коридору все того-же третьего этажа, врезался в какую-то девочку. Удар оказался настолько сильным, что из моей губы пошла кровь, оставляя место для шуток о том, что вот такой мой первый поцелуй, пускай и случайный, умудрился обернуться травмой. Тогда я промывал рану водой в раковине нашего кабинета, и конечно же, попутно много плакал.

К сожалению, я не помнил ни одного момента изучения хоть какой-то темы, но, я мог предположить, что мы проходили построение слов и их связь в предложениях. Имена всех своих одноклассников я вспомнить не мог. Помочь могли бы оставшиеся фотографии из школьного альбома, где были запечатлены все учащиеся класса и подписаны их имена, но в сохранности имелись только мои фотографии – снимки других ребят родители посчитали излишним хранить, и уничтожили. Только имя своей самой первой классной руководительницы – Ирины Козырицкой, я смог вспомнить только благодаря тому, что я помнил ее внешний вид, и что она числилась в списке педагогического состава школы даже много лет спустя, то есть она так и продолжала там работать. А из класса запомнилась только одна девочка по имени Люда. Я с ней не очень тесно общался, но я сохранил память о ней только благодаря тому, что она научила делать меня «зубы акулы» – складывать руки в замок обратной стороной пальцев. Конечно, в жизни это мне нигде не пригождалось, но всегда, когда я делал этот жест, я вспоминал ее.