Чтобы не умереть от безделья сразу, она затеяла ремонт. Комната из вяло-абрикосовой стала свеже-зеленой. Сама, собственными руками покрасила окна, ставни и дверь, повесила новые тюлевые занавеси, натерла дубовый паркет и перестирала все в доме до последней тряпочки.

У известного портного, обшивающего преимущественно артистов оперетты, ей удалось сшить два пальто. В ателье люкс заказала три шерстяных и три летних платья. На толкучке купила французский шарф, югославский плащ, итальянскую кофту, английские туфли, а в ювелирном магазине на Дерибасовской - часики "Заря", сделанные на экспорт. Прямо на циферблате было написано "Made in USSR", что означало - лучше не купишь.

Сладость грандиозных покупок, горечь от сильно приуменьшив-шейся цифры в сберкнижке, головокружение от сумасшедшей выдумки разыскать Гришу - вот он, хрустальный бокал, поднятый в ознаменование НОВОЙ Ж.хЗНИ.

Круглые часики в анодированном корпусе, который не отличишь от золотого, шикарная вещица, надетая умышленно на правую руку, сделали руку легкой и придали решимость немедленно написать в Международный Красный Крест запрос о Грише. И вот: "Дорогая моя Марусинька! Какая удача, что ты нашла меня!..." Дочери

С шестнадцатью законными и двадцатью тайными копейками в кармане вельветового пиджака Саул Исаакович отправился из дома в том приподнятом настроении, какое бывает у путешественника перед отбытием в далекие страны, хотя маршрут Саула Исааковича был тот же, что и неделю назад, и месяц, и годы: поездка на трамвае, аптека, где работала старшая дочь, ателье, где работала младшая, и обратно, домой, но уже не транспортом, а пешком, и непременно мимо Государственной филармонии, здания, которое Саул Исаакович почитал храмом.

Из-за угла к остановке вывернулся трамвай. Дрожа и вздрагивая, он стоял, пока Саул Исаакович погрузился на площадку заднего вагона. Саул Исаакович сразу же покончил все дела с кондукторшей и, хотя свободных мест было сколько угодно, садиться не захотел, а стал перед открытой дверью, приготавливаясь с таким веселым страхом к езде через мост и на гору, как если бы не стоял на площадке, а висел на буфере или собирался молодецки соскочить на полном ходу. Трамвай двинулся. Со звоном подкатили к мосту, со звоном промчались через него. Саул Исаакович мысленно протянул из двери бамбуковую палку, и палка, как по струнам, протарахтела по высоким решеткам: "Гр-р-риш-риш-риш-ка!" Со звоном понеслись в гору. Трамвай останавливал поперечное движение на перекрестках, звонил, как на пожар, и встал наконец на вершине горы. Саул Исаакович не сошел по ступенькам, а спрыгнул, не перешел улицу, а перебежал и очутился наконец там, где намеревался истратить зана-ченные деньги - напротив кинотеатра продавали мороженое.

"Гришка!
– опять запрыгало в нем ни с того ни с сего.- Гришка!"

Шел фильм "713-й просит посадки". Речь, по всей видимости, шла о самолете, но афиша изображала женщину с лицом застенчивым и прекрасным. Таких высоких бровей не было даже у Ревекки. Такой томности глаз Саул Исаакович не помнил со времен Веры Холодной.

– Красавица,- сказал ей Саул Исаакович.- Умница. Он купил уже вафельный стаканчик сливочного мороженого и остался потому без возможности заглянуть в кино.

– У нее погиб муж в самолете?
– спросил он у билетерши - пока шел сеанс, толстуха вышла подышать свежим воздухом.

– Кто вам сказал?
– сонно ответила она и уставилась в тяжком размышлении на его мороженое. Но скоро очнулась, нашарила в оттянутом кармане бордовой кофты мелочь, сдунула с нее крошки и по-черепашьи пошла к киоску с мороженым.

– Хорошо, что не погиб,- сказал ей вслед Саул Исаакович, но она не услышала.

"Надо будет пойти в кино",- подумал он.

В аптеке у Асиного отдела стояла очередь.

Ася отпускала аптекарские товары без рецепта. Саул Исаакович всегда поражался и недоумевал - куда, как, каким таким образом или чудом здесь, в аптеке, исчезала без следа и остатка та не идущая к ней мальчишеская грубость, которую она прихватила с войны и оставила себе на все мирные времена.

Своим покупателям она не бухала, как отцу, по-приятельски толкая его в живот: "Выше тонус, батя!"; как матери, швыряя на стол длинноногого петуха: "Тебе надо курицу-на!"; или мужу, шлепая его по добрым губам: "Гагры, товарищ капитан, получишь только в комплекте с супругой"; или сыну, выстраивая у него под носом фигу: "Женишься, диверсант, на четвертом курсе-и точка!"

Своим покупателям она советовала, что и как принимать, что чем мазать, полоскать или капать, ласково. "Чего вам?" - спрашивала вкрадчиво, как секрет. Что нужно давала мягкой лапкой. Невероятно, но факт - в аптеке она становилась довоенной девочкой. И наслаждение было наблюдать за ней исподтишка, из-за спин покупателей - Ася говорила "больных".

Она заметила отца, только когда подошла его очередь и вместе с чеком на десять копеек он подал ей мороженое.

– Что?
– спросила она аптечным голосом.

– Напалечники.

– Леночка!
– крикнула Ася в застекленную дверь с трафаретом змеи и чаши на стекле.- Леночка, постой за меня минутку!
– И вышла в зал, слизывая на ходу потекшее по руке мороженое.

По-фронтовому, локтем, как своего парня, подпихнула его к двери, и из прохладной кафельной аптеки они вышли на горячий асфальт.