Саул Исаакович заложил руки за спину, зажал в кулаке одной руки большой палец другой, раскрыл ладонь так, чтобы идущим сзади соблазнительно было пощекотать ее, и легко, с припрыжкой двинулся по влекущему наклону улицы.

Пора, пора было возвращаться домой-город стал уже пахнуть вареной говядиной, картофельными оладьями и компотом. Вожжи

В великом волнении обдумывал, как с наибольшим достоинством встретить блудного брата, старый Соломон Штейман.

В юности они все трое - и сам Моня, и Зюня, и Гриша - были на одно лицо и никому не надо было долго объяснять, что это сыновья одного отца. Зюня до сих пор похож, как две капли, на старшего брата, с учетом, конечно, возраста и здоровья. Но шаркает точно так же, облысел до последнего волоса точно так же, лысины еще больше увеличили сходство - стало видно, что у них абсолютно одинаковые тыквообразные головы, приплюснутые на темени. Точно так же, как у Мони, у Зюни сначала потолстели, потом обвисли щеки, и, что бы ни говорили там, они стали похожи на двух старых бульдогов. Через месяц, даст бог, ничего не случится, все будут здоровы и живы, здесь, в этой комнате, за круглым столом соберутся, если заграница не делает каким-нибудь заграничным способом из одной породы другую, три старых бульдога, и самому старшему надо будет сказать нечто самому младшему. Но что?

Может быть, о злополучных вожжах, брошенных в печь в ту самую минуту, когда было получено извещение полиции, что Григорий Штейман взят на борт турецкого торгового парусно-моторного судна "Кара-Дениз", отбывшего с грузом соли в Стамбул августа двенадцатого дня одна тысяча девятьсот восьмого года? Бандиту только что минуло шестнадцать лет, но турки есть турки, разве они вникнут! Наверно, он должен сказать Грише, что мама, прочитав извещение, рвала на себе волосы и кричала гораздо страшнее, чем на могиле отца, что она потребовала немедленно продать любимое тремя поколениями женщин в ее роду жемчужное колье и деньги послать мальчику на обратную дорогу или на жизнь там, если ему опротивел родной дом, что он, Моня, сам ездил в Одессу к ювелиру, но вырученные деньги так и не смогли послать, потому что из Турции, сколько запросов они ни делали, адреса Григория Штеймана им никто не сообщил. Турки, впрочем, может, и ни при чем. Если Гриша в Америке Гарри Стайн, то в Турции, вероятно, он был какой-нибудь Га-сан Сулейман....

Сказать, что мама, умирая, твердила в бреду одно слово: Гриша, Гриша, Гриша?.. Сказать, что он, Моня, поняв раз и навсегда, какой из него воспитатель, собственного ребенка целиком доверил жене, и девочка выросла послушной, никуда от родителей не убегала, пока не кончила институт и не вышла замуж?.. Сказать, что он, Моня, тридцать шесть лет проработал начальником снабжения крупного завода и при нем завод не знал перебоев с материалами, а теперь на его месте сидит дама с высшим образованием и завод имеет pe-i гулярный дефицит труб большого калибра?...

Моня напоил жену чаем с Гуточкиным вареньем - Гуточка, дочь, ^ каждый год варила для них варенье и присылала по почте в ящиках, очень остроумно наливая его в полиэтиленовые мешки.

Моня поужинал сам и стал укладывать Клару на ночь. Он высоко взбил две большие подушки-после болезни Клара спала почти сидя. Снял с нее тапочки, чулки. Клара слушалась, как ребенок, подавала то одну, то другую ногу. Моня снял с нее халат, фланелевый, оранжевый с черными разводами, подарок Гуточки, привычно подумал: у них в Кишиневе все есть, все можно купить. Клара улеглась, она ни о чем не говорила, тоже была потрясена фантастическим сообщением.

Моня подоткнул зеленое ватное одеяло под матрац, чтобы не соскальзывало ночью, погасил люстру, зажег ночной грибок, проверил, закрыта ли наружная дверь, лег и опять стал думать, что же он скажет младшему брату, когда тот встанет на пороге.

Может быть, следует высказать обиду, и не вздорную, справедливую обиду на то, что в девятнадцатом году уже не мальчиком- молодым человеком, мужчиной Гриша появился вдруг в Кодыме, он искал Манечку, он ровно две недели пешком шел из Одессы и, не найдя ее в Кодыме, но узнав ее одесский адрес, ровно две недели шел к ней уже из Кодымы в Одессу, однако повидать родных осиротевших братьев не счел нужным?..

В открытое по-летнему окно на минуту вплыла и затихла знакомая вечерняя мелодия-телецентр заканчивал на сегодня работу, а они с Кларой, редкий случай, забыли включить телевизор.

Гриша.

Моня погасил и ночничок, по потолку потекли тени улицы, над головой густо заныл одинокий комар, во дворе кто-то кому-то негромко свистнул.

Кондитер Гутник не хотел отдавать Клару, пока не выдаст старшую дочь Хаю. Семь лет, как Иаков Рахили, дожидался Моня своей Клары. Только на седьмой год - над Соломоном уже смеялись - Гутник дал горькое согласие, отчаявшись добыть в дом второго жениха. Будь его, Соломонова воля, он, между прочим, жалея старика и мечтая об огромной семье, взял бы за себя в конце концов обеих, как Иаков, и Лию и Рахиль.

Ведь Хая так и не вышла замуж, бедняжка. Моня почему-то всю жизнь, особенно после смерти тестя, чувствовал себя перед ней виноватым. Наверно, он и был виноват, недаром Хая с самого начала их родства гордо установила и жестко держала дистанцию, которой подчеркивала его перед ней виноватость, и всю жизнь с ней было непросто. Как полагается незамужней родственнице, она помогала I женским трудом семье младшей сестры, исполняла тысячу разных поручений, иногда унизительных, вроде того, когда нужно было продать на толкучке поношенные вещи, а Клара стеснялась. Но взамен Хая не принимала ничего и немало крови перепортила им своим гонором. Она раздражалась и долго не приходила к ним в дом, если Моня с Кларой позволяли себе вольность и портили день ее рождения дорогим подарком. Хая служила им, но только потому, что ей так нравилось, и не намерена была получать плату ни в какой упаковке. В свой день рождения она, если хотела, сама приходила к ним с угощением, коронным номером которого были маленькие, в виде шляпы-треуголки ритуальные пирожки с маком под названием "умен-ташн". Она никогда не болела и ни от кого не зависела. Она не выносила ничего неточного и своим одиночеством тоже желала владеть абсолютно.

Да, Хая не вышла замуж, но зато!.. Зато сейчас она живет в Кишиневе у их Гуточки! Имя дочери, кстати, заказал тесть, не имевшиЙ ни сыновей, ни племянников и сетовавший, что род Гутников кончался. А Хая куда здоровее Клары! От нее родилось бы много детей, и, вполне вероятно, сыновья, а не единственная дочь, предпочитавшая к тому же жить в другом городе.

И вот если Моня перед Хаей в чем-то неясном и виноват, то Хая вполне определенно отомщена. Именно она вынянчила Наташу и Во-лодичку. И продолжает жить с ними, его внучатами... Такой поворот. За те семь лет, пока искали жениха для Хай, Гутник, замечательно знавший библию, не раз, наверно, а семьсот семьдесят семь раз вздохнул о том, что порядки Месопотамии и земли Ханаанской не сохранились до его дней. В чем-то не сохранились действительно...