Шрифт:
— Да, еще есть немного времени, я слежу, — осторожно отвечаю. — А что?
— На какую профессию?
— Гостиничное дело.
— Гм, — выдает он, недоверчиво разглядывая меня. — И давно ты это придумала?
— Еще прошлой осенью, выбрала соответствующие предметы ЕГЭ. А что такого?
— Сеть отелей — основная часть активов отца. В яблочко! Придется направить тебя учиться по профилю в лучший ВУЗ России, девочка. Учиться будешь заочно, конечно. Практикой обеспечу. И только попробуй нахватать троек!
Удивляюсь и радуюсь, конечно.
– Да, вот еще что, — говорит он. — Ярик был какой-то молчаливый сегодня. Надо бы уделять ему побольше внимания, пока не привыкнет к новому статусу.
— Хорошо, я тебе утром напомню, дорогой шеф.
Хмыкает. Мы засыпаем, обнявшись.
Следующий раз просыпаюсь от какого-то движения возле меня. Открываю глаза и сначала вижу только тонкие полоски света, кое-где пробивающиеся из-под опущенных рулонных штор. Похоже, солнце встает. Потом замечаю Эда, сидящего на корточках перед дверями на балкон, полностью одетого в черный облегающий костюм. Перед ним лежит какая-то объемистая система из мягкой красной ткани, множества связанных между собой тросиков и нескольких металлических трубок с ремнями.
Заинтригованная, я поднимаюсь с постели и надеваю халат.
— Это параплан, — сообщает мне Эд, указывая на кучу материи с веревочками и широко улыбаясь, как ребенок игрушке; а у меня что-то захолодело внутри. — Давно привез, но здесь все никак не удавалось полетать. Сегодня самый подходящий ветер — восходящие воздушные потоки после окончания шторма — идеально для полета.
— Пара-план? — переспрашиваю. — Это вроде парашюта, что ли?
— Да, но на нем можно не только плавно спускаться, но и немного полетать, поймав ветер. Помашешь мне ручкой из балконной двери?
— А летать на этом не опасно?! Я совсем не хочу становиться вдовой на самом деле!
— Все нормально, девочка моя. Я уже летал на этой модели и на других, и по-прежнему жив и здоров, как видишь. Это такой кайф!.. Особенно утром — потом настроение на весь день. Тебя не зову, тебе сейчас, пожалуй, не стоит.
Я важно киваю, понимая, что беременной особо острые ощущения, даже приятные, ни к чему — видимо, Эд это имеет в виду.
— Да, тебе не стоит, — продолжает он. — Хотя эта модель параплана легко поднимает двести кг, но вдруг ты уже настолько отяжелела, что...
Я зависаю от его наглости, не веря ушам, а потом бросаюсь настучать ему по какому-нибудь месту. Но он быстро закрывает голову шлемом, хохоча, а мои руки стискивает вместе с плечами так, что не пошевельнуться.
И, конечно, меня настигает его фирменный поцелуй. Мычу и стону сначала демонстративно-возмущенно и тут же — удовлетворенно. Как хорошо! Он осторожно отрывается от моего лица, лизнув мне напоследок подбородок и отступает к балкону, удерживая меня на расстоянии вытянутой руки. Я пытаюсь демонстративно надуть губы, но не выдерживаю и тоже смеюсь. Все, я больше не фурия. Не могу на него долго сердиться.
Эд поднимает шторы, раскрыв потрясающий великолепием вид. Я вытаращиваю глаза и прилипаю к стеклу, глядя на темно-бирюзово-синее море с яркой дорожкой от половинки солнца, встающего на горизонте. На бесконечное безоблачное небо цвета всех оттенков радуги. И на дымку, или утренний туман, или тени внизу — там, куда еще не дотягиваются лучи солнца, — не то, что на вершину бывшего маяка. Похоже, еще очень рано. Башня чуть заметно раскачивается, и я, даже внутри нее, все равно чувствую себя птицей.
Мой мужчина раскрывает двери на балкон, и внутри делается свежо, особенно снизу поддувает. Я сразу начинаю искать взглядом плавки купальника, но не нахожу. Эд поднимает аккуратно сложенную кипу шелковистой ткани и тросиков, собираясь выйти на широкий балкон. У меня сразу сердце заколотилось часто-часто. Мне хочется Эда остановить. Но понимаю, что он не ребенок, а я ему не мамочка, и пытаюсь успокоиться и думать о хорошем. Но у меня даже зубы сводит, а глаза на мокром месте.
Замечаю, что справа и слева перила балкона сделаны из прозрачного толстого стекла, а спереди их вообще нет. Примерно так описывают в сказках про летающих ящеров место, откуда они улетают и куда возвращаются. Знаю, как буду называть моего мужчину, если, то есть когда он вернется: мой Дракон. Горячий, с пылающим взглядом, нетерпеливый и летающий...
И в этот момент слышу: вибрирует телефон. У него в одежде. Эд с явной досадой возвращает на пол в особом порядке сложенную кипу и тросики, прикрывает двери от ветра, потом отвечает на вызов. Он стоит ко мне так близко, что я слышу весь разговор:
— Да.
— Прошу прощения, что так рано, — это голос Макса, — но Ярослава Алексеевича никак не можем найти. Он случайно не с вами?
— Нет. А камеры?
— Он выходил в туалет, там нет камер.
— Транспортное средство какое-нибудь у вас случайно не потерялось?