– Сулик, – шепчу, потому что голос на пике эмоций проседает, – ну зачем ты опять вернулся? Скажи, зачем? Неужели не наигрался? Не доломал? Пожалуйста, умоляю тебя, оставь меня в покое.

Последнее уже еле выговариваю, настолько меня колбасит от эмоций.

А в голове одна за одной рождаются идеи, что я могу уехать из родного города сама. Да к той же тетке или дальше, главное, там не будет его. Моего кошмара.

– Машка, дурочка моя, тихо, успокойся, – Султанов широкой ладонью обхватывает затылок и прижимает меня к себе, – всё совершенно не так ужасно, как ты успела надумать. Я всё объясню, – шепчет мне в макушку, касаясь ее подбородком или губами. Не знаю, чем точно, потому что прикрываю глаза и всячески стараюсь побороть слабость.

– Не х-хочу нич-чего знать, – заикаюсь куда-то в мужскую шею, помимо воли втягивая терпкий одуряющий аромат, не торопясь отстраняться.

– Хочешь.

Звучит уверенно и бескомпромиссно.

– Нет.

Некультурно и некрасиво шмыгаю носом.

– Да.

Прижимают меня теснее к сильному большому телу и обнимают двумя руками.

– Сейчас ты меня выслушаешь, потому что на это есть три причины. Первая, ты – девочка не только умная, но и любознательная, и, если откажешься, будешь себя потом поедом есть. Вторая, я все равно, как бы ты не сопротивлялась, тебе все расскажу. И третья, мы должны с тобой закрыть прошлое, чтобы двигаться дальше. В будущее. Вместе.

– Какое будущее, Султанов? – с усилием приподнимаю голову и сквозь мутную пелену слез гляжу в такие близкие, но одновременно чужие глаза. – У тебя дочка есть и жена беременная. Не стыдно? Ах-да, вам же по вашей вере многоженство разрешено. Так что ли?

– Я православный, глупышка, или ты забыла встречу с моей сестрой и ее внешний вид? Да в тех обтягивающих чулках вместо штанов, что она постоянно носит, ее бы ни одна уважающая семья из дома не выпустила, будь мы мусульманами, – улыбается мой кошмар, отчего мимические морщинки около глаз становятся четче. – Я не женат. И Нютка – не моя дочь.

– А папой она тебя называла вполне отчетливо, – кривлюсь, потому что ненавижу ложь.

– Я – ее крестный папа, но она же маленькая, вот и сокращает. К тому же из-за некоторых проблем со здоровьем слегка отстает от своих сверстников в речевом развитии.

– Не верю, – качаю головой, – не верю, – повторяю, глядя в глаза.

– Давай я расскажу тебе всё с самого начала и, может быть, тогда ты передумаешь?

Не разрывая зрительного контакта, мужчина касается моей щеки и стирает мокрую дорожку. Все еще дрожа, судорожно втягиваю носом воздух и киваю.

– Ты же знаешь, как погиб Сашка Тищенко? – вдруг спрашивает Сулейман, начиная совершенно не с того, о чем я думаю. – Его убили двенадцатого июня, когда они с его девушкой ходили на площадь отмечать День России. Три пьяных придурка, пристали к Ксюше, а когда Сашка стал их отгонять, пырнули его ножом и сбежали. Меня тогда не было. Уезжал в Москву к родным. А когда вернулся…

Султанов прищуривается, черты лица заостряются, и я отчетливо вижу его боль за друга. А еще каплю вины, что не уследил.

– Я нашел их, Маша. Всех троих ублюдков. Не убил, к счастью, хотя желание было огромным. Но избил сильно и заставил написать признательные показания. Посадили только одного, остальные отделались условным и из нашего города уехали. Струсили. Но и на меня тогда тоже дело завели за тяжкие телесные. И вариантов было всего два – либо на зону, либо в горячую точку. Я выбрал последнее. Вулаев помог, – Сулейман кладет руку поверх договора аренды спорткомплекса.

И до меня только в этот момент доходит, о ком идет речь.

– Вулаев – тренер, чью школу ты хочешь возродить? – озвучиваю догадку.

– Именно так. Благодаря ему я избежал срока, зато стал тем, кем стал. Год армии и два года по контракту. Вот почему меня не было тут столько времени. Я не мог вернуться раньше, потому что дал слово, Маша.

– Я приехала домой в начале июля, второго числа, – припоминаю события почти четырехлетней давности.

– И меня не застала. Точнее, это я тебя не дождался. Совсем чуть-чуть. Первого числа меня призвали, – руки Султанова, как магнитом, тянет к моему лицу, и он поправляет волосы, убирает вьющийся локон мне за ухо. – Беременная женщина, что ты видела на соревнованиях, это и есть бывшая девушка Тищенко, а Нютка – дочь Саньки. Ксюша была на втором месяце, когда случилось то, что случилось. Она чудом сохранила ребенка.

– Значит, Сашка о ней так и не узнал? О Нютке? – шире распахиваю глаза, вновь начиная часто моргать, потому что услышанное не оставляет равнодушной. А душа болит уже совершенно не о себе, а о других людях.

– Ксюша ему успела сказать, кажется, за день. Он мне звонил, смеялся, что непременно родится дочка, и он ее назовет Анютой.

Хлюпаю носом и уже сама утыкаюсь в крепкую мужскую грудь.

Порой судьба бывает слишком жестока.

– А сейчас эта девушка… – спрашиваю, чуть успокоившись.