полета составляла 78 процентов от скорости звука.,

113

щится, будто аж глаза в своих впадинах вибрируют!

Весь опыт, знания, инженерная интуиция работников КБ Микояна и

Гуревича и, конечно, зрелый испытательский талант А. Н. Гринчика и

работавшей с ним бригады понадобились для того, чтобы разобраться в причине

этих чертовых, столь некстати возникших (самолетные дефекты, как и

человеческие болезни, обладают удивительным свойством возникать всегда

некстати) загадочных вибраций.

В конце концов оказалось, что вырывающаяся из двигателей реактивная

струя, обтекая жароупорный экран на днище кормовой части фюзеляжа, раскачивает его, а вслед за ним — и всю конструкцию самолета.

Усиление крепления экрана вылечило машину, но пока до этого дошли, прошло немало времени, в течение которого и летчика и самолет успело как

следует потрясти.

* * *

Я улетал на несколько дней в Ленинград. Кому не радостно лишний раз

повидаться с родными, поговорить с друзьями юности, наконец просто побывать

в родном городе!

Коренных ленинградцев часто обвиняют в необъективно восторженном

отношении к своему городу (впрочем, те же обвинения принято предъявлять

киевлянам, одесситам и уроженцам многих других городов), но что же делать, если Ленинград действительно так хорош!

Хорош, если смотреть на него с земли, хорош с моря, хорош и с воздуха.

Строгие линии его магистралей, ртутная сетка дельты Невы, залив с черточкой

морского канала — словно одна из прямых ленинградских улиц, разбежавшись, не сумела остановиться и продолжила свой стремительный бег по воде, — где

еще можно увидеть что-нибудь подобное!

С воздуха лучше, чем откуда-либо, видно, как

Мосты повисли над водами;

Темно-зелеными садами

Ее покрылись острова..

Будто Пушкин силой своего гения сумел подняться ввысь и с высоты

птичьего полета бросить восхищенный взгляд на столь близкий его сердцу

город!.

114 Быстро — хорошее всегда проходит быстро — промелькнули несколько дней

в Ленинграде, и вот мы снова в воздухе. Курс — на Москву.

Готовясь к полету по маршруту, летчики всегда наносят на карту заданную

линию пути. Маршрут Ленинград — Москва, если лететь кратчайшим путем по

соединяющей эти города прямой, представляет собой едва ли не единственное в

своем роде исключение: линию пути карандашом наносить не надо — она уже

нанесена на карте, нанесена и на самой местности рельсами прямой как стрела

Октябрьской железной дороги. Правда, юго-восточнее Малой Вишеры дорога

полукругом отходит от прямой линии, но тут же вновь вливается в нее. (По

преданию, это получилось потому, что карандаш царя Николая I, по линейке

проводившего на карте трассу будущей дороги, натолкнулся на палец

прижимавшей линейку руки и описал его контур.) Да уже вблизи Москвы еще в

одном месте дорога начинает немного извиваться. Но все эти отклонения

невелики и легко поддаются мысленному спрямлению, когда летишь над ними.

Мы прошли уже более половины пути, когда сидевший справа от меня

второй летчик Л. В. Чистяков показал рукой вперед:

— Смотри, Марк, там какая-то мура. Действительно, на горизонте собиралась

«мура» — что-то серое, мрачное, непрозрачное. В первый момент нас это никак

не смутило: не будет визуальной видимости — полетим вслепую, по приборам.

Но вскоре положение осложнилось. В темной облачной каше впереди нас одна за

другой замелькали зарницы. По курсу полета была гроза, а с грозой шутки плохи!

Не говоря уже о малоприятной перспективе прямого удара молнии в самолет

(вероятность чего, судя по имеющейся статистике, в общем невелика), главную

опасность представляют могучие воздушные потоки, всегда бушующие в толще

грозовых облаков. Они способны швырять тяжелую машину на тысячи метров

вверх и вниз, а то и вовсе разломать ее. Грозу следовало обойти, и я решительно

отвернул самолет в сторону, туда, где, как мне казалось, на горизонте было

немного светлее.