Шрифт:
совещаниями, взаимными упреками конструкторов и производственников, инициативными предложениями широчайшего диапазона — от «менять шасси»
до «сойдет и так». Спасли положение химики, предложившие новый состав
смазки для ходовых винтов шасси. Как только нанесли новую смазку, огромные
колеса стали убираться и выпускаться действительно «как по маслу» в
буквальном смысле слова.
Поучительной оказалась для меня и другая — сравнительно мелкая —
доработка. Дело в том, что большая часть носовой кабины «Ту-четвертого» была
сплошь застеклена. Казалось бы, это должно обеспечивать безукоризненный
обзор с рабочих мест летчиков. Но в действительности получилось иначе. Прежде
всего обзору мешала частая сетка «переплета» — металлического каркаса
кабины, в который было заделано остекление. Сев в свое кресло, я убедился, что
одно из перекрестий этого переплета торчит у меня точно перед носом.
Тут я — в который уже раз — расплачивался за то, что вырос таким
длинным. Все пилотские кабины делались и делаются в расчете на так
называемого «стандартного летчика», ровно в 175 сантиметров ростом и
соответствующими, строго нормированными размерами рук и ног. Этот
воображаемый, не существующий в действительности персонаж — «стандартный
летчик» — сумел тем не менее издавна стать моим личным врагом.
Итак, чтобы смотреть веред собой вперед, мне предстояло либо нагибаться, либо по-журавлвному вытягивать шею вверх. Так я в делан в течение многих лет
каждый раз, когда приходилось летать на «Ту-четвертых». Но на «двойке» не
спасало и это: гнутые стекла, укрепленные выше и ниже злосчастного переплета, страшно искажали обзор. Их явно следовало заменить, и главный инженер
завода, дневавший и ночевавший у нас на линейке, сказал, что так и будет
сделано.
Тем не менее назавтра а обнаружил старые, негодные стекла в полной
неприкосновенности на своих прежних местах. На мой вопрос, почему
распоряжение главного инженера не выполняется, он сам ответил: 178 — Как не выполняется? Все идет своим чередом. Готовят документацию, потом спустят листок доработки в производство, и все будет сделано.
— Зачем же такой бюрократизм, Михаил Никифорович: документация, листок доработки? Позвать мастера-стекольщика, объяснить ему суть дела, он все
и сделает. Тут ведь элементарный здравый смысл подсказывает. .
Я казался себе очень прогрессивным в этот момент — этаким воителем с
косностью и формализмом, бесстрашно ломающим закостенелые формы
руководства производством. И великим откровением был для меня ответ
главного инженера:
— Здравый смысл? Здравый смысл — чересчур острое оружие, чтобы его
можно было бесконтрольно давать в руки нескольким тысячам человек. У нас на
заводе вместо него — листок доработки. .
Далеко не всегда подлинно прогрессивно то, что кажется таковым с первого
взгляда.
* * *
Наступил день нашего вылета на «двойке». В том, как поведет себя самолет в
воздухе, особенных сомнений ни у кого из нас не было — что ни говори, а
незримая тень «Боинга-29» за нашими спинами стояла, да и старший собрат
нашего корабля — «единица» — сделал к этому времени уже около десятка
успешных полетов. Единственное, что меня несколько смущало, был заводской
аэродром — грунтовой и довольно маленький, во всяком, случае намного меньше
нашего институтского. Он имел форму, близкую к эллиптической. Когда Рыбко
две недели назад летал здесь на «единице», направление ветра позволяло ему
взлетать и садиться вдоль длинной оси эллипса. Теперь же, как назло, ветер
переменился, и мне предстояло пользоваться самым коротким направлением в
без того ограниченного аэродрома. Правда, по расчетам, места должно было
хватить. Но то расчеты. . Я не забыл мудрого замечания Чернавского о том, что, если бы все рассчитанное на земле в точности подтверждалось в воздухе, летные
испытания были бы не нужны и нам пришлось бы безотлагательно менять
профессию.
Начиная летать на новой машине, летчик всегда держит скорость на посадке
чуть больше расчетной.
179 Это тот именно случай, когда особенно справедлива пословица о запасе, который, как известно, карман не тяготит и ни пить, ни есть не просит. Лишь