Таким образом, постепенно национализировалась и та идеоло­гия, которая по марксистской догме была враждебна национально­му принципу. Это объяснялось новыми веяниями среди западной социал-демократии, особенно в Австрии. Конгресс австрийских со­циал-демократов в Брюнне (1899), стремясь развязать узел националь­ного вопроса в пестрой монархии, признал вполне законными авто­номистские стремления национальных меньшинств, рассеянных сре­ди территориальных наций. Австрийский социалист Шпрингер (Рен­нер) развил свою теорию «персональной автономии» для таких экс­территориальных народностей, сводящейся, в сущности, к тому типу общинного самоуправления, который давно установился в еврейс­кой диаспоре. Это общее стремление сочетать социализм с нацио­нально-освободительным движением нашло живой отклик среди си­онистов и автономистов. Между 1901 и 1905 годами возникли три таких идейных направления в различных кружках, постепенно фор­мировавшихся в партии или фракции: 1) «Поалэ-Цион» (Рабочие Си­она), мечтавшие об идеальном сочетании национализма и социализ­ма в строящейся свободной Палестине и считавшие культурную ра­боту в голусе лишь временной задачей на пути к этому высшему иде­алу; наиболее последовательным из их теоретиков был молодой Бер Борохов из Екатеринослава; 2) «Сионисты-социалисты», которые сначала выработали очень радикальную теорию: истинный социа­лизм среди евреев может быть осуществлен только на особой нацио­нальной территории, ибо в диаспоре еврейские массы, вытесняемые из крупной индустрии, не могут «пролетаризоваться» и вести пра­вильную классовую борьбу; 3) группа «Возрождения», которая ото­двигала на дальний план идеал территориализма и считала ближай­шей задачей борьбу за максимум национальной автономии в диас­поре. Эта последняя группа организовалась после революции 1905 года в Еврейскую социалистическую партию; члены ее назывались также «сеймистами», так как в их программе национальной автоно­мии был пункт о еврейском сейме, как центральном органе самоуп­равления общин. Главным идеологом этой группы был талантли­вый публицист Хаим Житловский, писавший преимуществен­но на народном языке и имевший наибольшие заслуги в деле про­паганды еврейской национальной идеи в социалистических кру­гах [23] . Всем этим группам или просто идейным направлениям предстояли еще различные превращения под влиянием переворо­тов первых десятилетий XX века, как будет изложено в следую­щих главах.

С национально-политическим движением был связан литератур­ный ренессанс, давший особенно богатые плоды в России. Если в середине XIX века такой ренессанс был вызван просветительным движением «гаскалы», то к концу века направляющей силой в ли­тературе стала идея национального возрождения. Новый путь шел теперь от гуманизации к национализации, или, точнее, к синтезу обеих. Этот процесс, начавшийся еще в 80-х годах (выше, § 22), созрел к концу следующего десятилетия. Сближение интеллиген­ции с народом сказалось прежде всего в том, что литература на обоих еврейских языках, иврите и идише, европеизировалась, а ли­тература на русском языке национализировалась по своему духу. Совершенствовались и формы обоих еврейских языков, и усили­валось оригинальное творчество как в поэзии, так и в идеологи­ческой публицистике.

Оживилась прежде всего периодическая печать. К началу 90-х годов прежние еженедельники на древнееврейском языке преобразо­вались в ежедневные политические газеты европейского типа («Гамелиц» в Петербурге и «Гацефира» в Варшаве). Через несколько лет научно-литературные сборники, выходившие раз в год, уступают место более живому, откликавшемуся на вопросы дня, ежемесячно­му журналу «Гашилоах», выходившему с 1896 года под редакцией Ахад-Гаама в Одессе (с 1903 года редактировался И. Клаузнером). Этот журнал имел большое влияние на миросозерцание молодежи на рубеже двух веков. Литература на народном языке, прежде скромно ютившаяся в ежегодниках, получила свой живой еженедель­ный орган («Der Jud» в Варшаве, 1899-1902) и наконец свою пер­вую ежедневную газету («Der Fraid» в Петербурге, с 1903 года), за которою последовал ряд новых бойких газет в Варшаве и других цен­трах «черты оседлости». Прежний боевой орган эмансипации «Вос­ход» (еженедельник и ежемесячник) все более приближался к нацио­нальному направлению, а другой петербургский еженедельник на рус­ском языке «Будущность» (1899-1903) — к сионизму. Но гегемония явно переходила от этой интеллигентской литературы к той, кото­рая непосредственно влияла на массового читателя при помощи древ­него книжного языка и живой народной речи.

В идейной публицистике царил тогда Ахад-Гаам, система кото­рого изложена выше (§ 36). Он чутко откликался на волнующие воп­росы дня и на вечные проблемы иудаизма, или, точнее, — связывал те и другие в одно органическое целое, в цепь эволюции. Эти откли­ки, собранные в трех томах его книги «На перекрестке дорог» («Al paraschat derachim», 1895 -1904), находили путь к уму и сердцу того читателя, который стоял на распутье и не знал, куда идти: по пути прежнего одностороннего «просвещения» или нового синтеза гума­низма и национализма. В журналистике первое место занимал редак­тор варшавской «Гацефира» Нахум Соколов, примкнувший пос­ле некоторых колебаний к политическому сионизму. Целое поко­ление читателей в глухих местах Польши и Литвы воспиталось на его статьях, где европейское и еврейское сочеталось в удивитель­ной гармонии. В литературной критике представителем модерниз­ма был Давид Фришман (1864-1922), который в своих крити­ческих отзывах преподавал еврейскому читателю правила эстети­ки («Tohu wa’bohu», Варшава, 1885: «Michtavim al dvar ha’safrut», 1898). В переводных и оригинальных рассказах и поэмах Фриш­ман также много сделал для усовершенствования нового стиля древнего языка. Особняком стоит в еврейской литературе Миха-Иосиф Бердичевский (1865-1921). Его жизненный путь от родины Бешта в Подолии до Бреславля и Берлина вызвал в его душе кризис, подобный пережитому Соломоном Маймоном. Уче­ние Ницше вызвало в бывшем хасиде и талмудисте бунт человека против еврея, индивида против коллектива. Бердичевский возму­щался гипертрофией духовности, книжности в еврейской культу­ре и страстно полемизировал против «духовного сионизма» Ахад-Гаама. В своих исканиях он нашел какой-то мост между ницшеан­ством и мистицизмом. В своих рассказах из хасидского быта он с тоскою рисует примитивную цельность хасидской психики, как контраст к душевной разорванности современного интеллигента [24] . В последние годы жизни Бердичевский нашел успокоение в волшеб­ном царстве Агады, Мидраша и старой мистической литературы. Он подверг их легенды поэтической обработке и преподнес их читаю­щей по-немецки публике под псевдонимом Бин-Горион («Die Sagen der Juden», «Der Born Judas», 1913-1916).

Литературный ренессанс в полном смысле этого слова проявился в области чистой поэзии на древнем национальном языке. И язык, обновленный фалангой поэтов XIX века, и самое содержание воз­рожденной еврейской поэзии достигли высшего совершенства в твор­честве Хаима-Нахмана Бялика (1873-1934). Уроженец малень­кого местечка Волыни, прошедший суровую школу бедности в доме родных и строгую талмудическую школу в бет-гамидраше, Бялик дошел до вершин раввинской науки в прославленной воложинской иешиве, но скоро свернул на обычный путь «гаскалы». Здесь он попал в полосу идей Ахад-Гаама, увлекавших иешиботскую молодежь в начале 90-х годов. В области поэзии на юношу имели влияние, между прочим, стихотворения Фруга. Но Бялику сужде­но было превзойти своего писавшего по-русски предшественника и по национальной форме, и по содержанию своего творчества. Фруговская песнь скорби о гонимом народе превратилась у него в песнь гнева и печали о народе, внутренне порабощенном, неспо­собном откликнуться на боевой призыв освобождения. До перво­го Базельского конгресса поэт-сионист разразился следующей филиппикой:

Но после конгресса сионистов поэт с умилением приветствует «Званых в Сионе» в стихотворении, полном надежд и веры в нацио­нальное обновление. В призыве к возрождению Сиона видел «чудо» и старший поэт скорби Фруг, переживший уже разочарование пре­жнего палестинофильства. «Народ мессии ждет, — писал Фруг по поводу Базельского конгресса (стихотворение «Чудо» в «Сионидах»):

Скоро, однако, душу старшего поэта стали одолевать сомнения. В своем символе сионской веры («Credo») Фруг молился с тоской, надеждой и тревогой о том, чтобы не повторилась обычная в еврей­ской истории трагедия псевдомессианства:

Бялик поднимается до вершин творчества, когда воспевает героизм духа старого еврейства. Самые вдохновенные строфы, вол­нующе скрытой в них святой тоской, относятся к тихой обители духа — старому бет-гамидрашу, где в иешиве, среди фолиантов Талмуда, протекала ранняя юность поэта (1898):