Другим героем конгресса был лидер венгерских антисемитов, парламентский депутат Истоци. Он прочел проект манифеста, об­ращенного «к правительствам и народам христианских государств, подвергающихся опасности от еврейства». В каждой стране борьба с этой опасностью должна вестись путем организации антиеврейских оборонительных союзов. Необходимо прежде всего парализовать тайную деятельность еврейского интернационала в Париже, именуе­мого «Alliance Israelite Universelle», и противопоставить ему всемир­ный христианский союз «Alliance Chretienne Universelle». Единоглас­но принятый конгрессом манифест решено было напечатать в виде объявления во «всемирно-еврейской газете» — лондонской «Times», которая тогда обличала погромную политику в России и была нена­вистна антисемитам.

Организованные в самостоятельную партию германские анти­семиты заботились об усилении своего представительства в законо­дательных учреждениях. Тут они на первых порах имели не одинако­вый успех на выборах в рейхстаг и в прусский ландтаг, производив­шихся по двум различным системам: всеобщего и цензово-классово­го избирательного права. Выборы 1884 года в рейхстаг дали снова победу либералам и демократам, между которыми было пять депу­татов-евреев; антисемиты провели только двух депутатов, из коих один был, конечно, Штеккер. Выборы же следующего года в ландтаг дали победу консерваторам-антисемитам и близким к ним национал-либералам, давно отделившимся от либерально-прогрессивной партии; в ландтаг вошел только один еврей, кандидат прогрессис­тов. Прогрессисты-христиане не часто осмеливались выставлять на выборах от своей партии еврейских кандидатов, ибо опасались про­вала и потери партийного мандата. Только социал-демократы с боль­шей уверенностью в успехе выставляли кандидатов-евреев, проходив­ших по спискам рабочей партии (Пауль Зингер и др.). Евреи-депута­ты, впрочем, ни в рейхстаге, ни в ландтаге не выступали в защиту своих соплеменников и прятались за спиною адвокатов-христиан: они придерживались прежней тактики Ласкера, который отказывался «быть защитником в собственном деле». Этому странному завету следовал по смерти Ласкера (1884) его друг Бамбергер, влиятельный представитель левого крыла либеральной партии, примкнувший к образовавшейся тогда новой партии «свободомыслящих».

Пытливая немецкая мысль, стремящаяся возводить все в систе­му, снова попыталась подставить фундамент теории под модный идол антисемитизма. Автор «Философии бессознательного» Эду­ард Гартман издал в 1885 г. трактат «Еврейство в настоящем и бу­дущем», который по своему научному тону стоит выше страстного памфлета маниака Дюринга, но все же не поднимается над уровнем социальных заблуждений своей эпохи. Философ, призванный распоз­нать духовную болезнь своей среды, был сам заражен ею. Гартман считает «племенную солидарность» всемирного еврейства явлением естественным, но признает ее вредною для народов, среди которых евреи живут; поэтому он не стесняется предлагать евреям отрешить­ся от своей «национальной ограниченности» и связанных с ней рели­гиозных представлений, как они отказываются от устарелых обыча­ев. Чтобы оправдать это требование подавления «естественного чув­ства» в коллективном индивиде, Гартман указывает, что иудаизм дает своим адептам «обетование власти над миром» (Weltherrschaft), де­лающее их неудобными для других народов. Он еще делает условное различие между национальным чувством и «племенным» (Stammesgefuhl) и требует, чтобы евреи пожертвовали своим племен­ным чувством ради немецкого национально-государственного. «На­циональное государство, — говорит он, — дарующее полную равно­правность этнологически и религиозно чуждой ему составной части, может так поступать лишь в предположении, что эта благодарная группа принесет ему все свое сердце». Для этого недостаточно ни «чув­ства родины», привязывающего человека к почве и ландшафту, ни отвлеченного патриотизма, желающего своему отечеству больше­го процветания, чем другим странам, и готового в случае войны жертвовать добром и кровью для обороны его; нет, безусловно нужно национальное чувство, с любовью и энтузиазмом лелеющее культурные идеалы своей нации как величайшие духовные блага. Ев­рейство, однако, еще не отдало окружающим нациям всего своего сердца, ибо сохранившееся в нем чувство племенной солидарности конкурирует с национальным (государственным) чувством. Еврей­ство представляет собою интернациональное масонство (следует обычная ссылка на Alliance Israelite). Если защитники еврейства хо­тят быть полезными своим соплеменникам, то они должны пропове­довать полное растворение их среди «народов-хозяев» (Wirtsvolker). Таким образом, и в выводах Гартмана звучит тот же возглас древне­го варвара: «Горе побежденным!» Национальный эгоизм держав­ного народа вправе требовать подавления естественного «племенно­го чувства», т. е. народной индивидуальности, в численно меньшей группе. Философ также не преминул, подобно Трейчке, напомнить евреям, что им дали гражданское равноправие под условием отказа их от своей национальности и, следовательно, сделка может быть признана недействительною при нарушении условия.

В какой мере разделялись воззрения Гартмана другими герман­скими мыслителями той эпохи, видно из произведенной тогда лите­ратурной анкеты. Еврейский публицист из Австрии Изидор Зингер издал в 1884 г. книжку «Должны ли евреи сделаться христианами?» и разослал ее выдающимся людям разных стран с просьбою высказать свое мнение об антисемитизме. Большая часть полученных ответов, опубликованных в особой книге, осуждала антисемитизм. Натура­листы Молешот, Бюхнер, Карл Фохт и Дюбуа-Реймон видели в ан­тисемитском движении результат обостренной борьбы за существо­вание, экономической конкуренции и грубого эгоизма. Фохт повто­рил мысль, ранее высказанную им в печати: «Центр тяжести еврей­ского вопроса лежит не в религии, а в инстинктивной ненависти не­способных людей к способным, бездеятельных к бодрым и деятель­ным». Но многие отзывы близки к воззрениям Гартмана. Это выра­жено ясно в ответе популярного историка Иоанна Шерра. Отвергая в качестве свободного мыслителя религиозную основу еврейского вопроса, Шерр тем больше выдвигает национальную: «Если евреи хотят быть и оставаться отдельной нацией, то это их право, но тогда другие нации вправе им сказать: приищите себе национальную тер­риторию, в Палестине или где угодно. Быть одновременно нацио­нальным евреем и национальным немцем по совести и убеждению невозможно». То же утверждали Г. Фон-Аминтор и другие: «Пока еврейство будет составлять нацию в нации, антисемитизм не будет обезоружен». Все эти люди как будто не замечали, что большинство германских евреев давно уже исполнили обязательство, данное при эмансипации, и ревностно ассимилировались, и тем не менее именно в разгар онемечения их грубо оттолкнули. Натуралисты оказались проницательнее социологов: антисемитизм был больше продуктом низменных инстинктов, чем идей и высоких эмоций. То был поход национального эгоизма сильных против национального индивидуа­лизма слабых, поход силы против права.

Был момент, когда казалось, что антисемитизм лишится той тайной поддержки свыше, которая ему оказывалась в течение десяти лет. Смерть императора Вильгельма I освободила трон Гогенцоллернов для единственного либерального представителя этой динас­тии, Фридриха III; но царствование этого тяжко больного человека продолжалось только три месяца (март-июнь 1888 г.). Фридрих уже начал чистить прусское министерство от реакционных элементов и намеревался также удалить от двора «гофпредигера» Штеккера. Ев­реи имели основание надеяться, что кронпринц, назвавший антисе­митизм «позором века», будет ему противодействовать, став импе­ратором. История Германии, может быть, получила бы другой вид, если бы этот мирный конституционный монарх жил дольше; но судь­бе угодно было заменить его дурным сыном, Вильгельмом II, оли­цетворением всех пороков империалистической Германии. По нату­ре склонный к монархическому абсолютизму и милитаризму [5] , этот прусский юнкер на престоле возбуждал радужные надежды в серд­цах антисемитов. На первых порах эти надежды не оправдались: по принятом этикету новый монарх в ответ на поздравления уверял, что для него равны все граждане. Такие заявления могли на время устра­нить опасение законодательной отмены гражданского равноправия; но Вильгельм II ничего не сделал для того, чтобы устранить админи­стративный произвол, фактически сокращавший равноправие евре­ев. Все реакционные элементы в правительстве остались на местах или были заменены особами той же породы, а пропаганда крайнего антисемитизма не встречала тех полицейских и цензурных препят­ствий, которыми обуздывалось всякое свободное слово слева.

В 1889 г. состоялся съезд антисемитов («Antisemitentag») в Бо­хуме, где принимали участие более радикальные элементы партии, не довольствовавшиеся умеренною тактикою Штеккера. Здесь за­давали тон агитаторы Либерман фон Зонненберг, призывавший к бойкоту евреев, и лидер «Антисемитской народной партии» Отто Беккель. Последний в своих речах и брошюрах осуждал правых антисемитов, опиравшихся на дворянство, и требовал, чтобы антисемиты выступали как крестьянская партия (за это Беккеля, аги­тировавшего в Гессене среди крестьян, прозвали «крестьянским ца­рем» (Bauemkonig). Съезд в Бохуме решил, что антисемитизм должен иметь не только национальную, но и социальную подкладку, а пото­му дал партии новое название: «Немецко-социальная партия» (Deutsch-soziale Partei). От переименования сущность партийной про­граммы изменилась только в смысле большей радикальности требо­ваний: съезд признал нужным добиваться, чтобы евреев лишили права быть избираемыми в парламент и даже городские думы, чтобы их не допускали ни на государственную, ни на муниципальную службу; ев­рейские судьи, адвокаты, врачи, техники могут практиковать только среди своих соплеменников; еврейские купцы не могут быть члена­ми торговых палат; евреи, как иностранцы, освобождаются от на­туральной воинской повинности и взамен уплачивают определенную поголовную подать. Требовалось еще, чтобы правительство подвер­гло Талмуд научной экспертизе с целью обнаружить «опасные для государства» поучения этой книги. Было признано необходимым немедленно изгнать из Германии евреев, еще не получивших на­турализации, и не допускать иммиграции из России. Это требова­ние предъявлялось после того, как по жестокому распоряжению прусского правительства (1887) были выселены из Пруссии сотни еврейских семейств, давно переселившихся туда из России, а но­вые эмигранты безжалостно отгонялись пограничными жандар­мами обратно к российской границе. Эти требования «радикаль­ных» антисемитов очень нравились заинтересованным группам городского и сельского населения. Радикалы завоевали все сим­патии, и штеккеровцы отступили на задний план. Сам Штеккер в это время уже утратил свое влияние при дворе и, вследствие раз­ных интриг, был уволен от должности придворного проповедни­ка. В 1890 г. победили на выборах в рейхстаг крайние антисеми­ты; в парламент вошли пять антисемитских депутатов, в том чис­ле Либерман и Беккель.

Против злых духов антисемитизма немецкое еврейство боролось священными заклинаниями. В 1884 г. съезд раввинов в Берлине опуб­ликовал декларацию о том, что опороченное антисемитами нрав­ственное учение иудаизма отличается идеальной чистотой. «Именем единого Бога» 120 раввинов торжественно объявили, что иудаизм основан на заветах любви к ближнему, даже чужому и иноверцу, и на полной веротерпимости, как это видно из библейских текстов, хоро­шо известных и антисемитам; если же в позднейшей религиозной письменности встречаются изречения, противные этим основным заповедям, то они являются только мнениями отдельных лиц, лишен­ными обязательной силы. Для той же цели «Союз немецко-еврейс­ких общин» опубликовал в 1889 г. «Основные положения еврейского нравственного учения», которые, по словам одного наивного еврей­ского историка, «произвели повсюду прекрасное впечатление», ве­роятно — на самих евреев, ублажавших себя мыслью, что можно черта выкурить ладаном.

При полном смирении в области национально-политической еврейские общины проявляли большую чувствительность там, где затрагивался религиозный быт. В 1886 г. антисемиты изобрели но­вый способ пакостить евреям: от имени различных «обществ для по­кровительства животным» поступила в рейхстаг петиция, требовав­шая запрещения еврейского способа убоя скота — «шехиты», по ко­торому животное зарезывается без предварительного оглушения, что будто бы увеличивает его страдания. Ввиду религиозного значения обряда «шехиты», основанного на древних анатомических сообра­жениях и не допускающих никакого отступления, удовлетворение пе­тиции было бы равносильно запрещению ортодоксальным евреям есть мясо. Еврейские общины стали посылать рейхстагу многочисленные контрпетиции; были представлены отзывы 150 христианских анато­мов и ветеринаров о том, что «шехита» при умелом исполнении не более болезненна для животного, чем другие способы убоя, и что мясо при этом способе лучше сохраняется. В 1887 г. вопрос обсуждался в рейхстаге в связи с проектом изменения закона, карающего за нару­шение общих правил убоя скота. В защиту евреев выступил извест­ный лидер католического центра Винлгорст, который заявил: «Ради мнимого покровительства животным нельзя допустить насилие над религиозною совестью людей». Вопрос был решен в духе покрови­тельства людям. В общем законе об убое скота была сделана оговор­ка, что он обязателен «при условии возможного сохранения религи­озных обычаев». Это решение не было, однако, обязательно для всех союзных государств Германии. В Саксонии антисемиты не успокои­лись до тех пор, пока не добились от своего правительства за­прещения «шехиты» (1892), вследствие чего ортодоксальные евреи этой страны должны были бы сделаться невольными вегетарианцами; но и обходили закон тем, что привозили «кошерное» мясо из ближних мест, расположенных по ту сторону саксонской границы.