— Ах ты, сука!

Схватив Шайло за шкирку, он рывком содрал её с себя и сбросил на пол. От крепкого удара перед глазами Шайло всё поплыло, в ушах загудело, она невольно захныкала, пытаясь подняться на руках. Скула горела огнём.

Мужчина уже шёл к ней, собираясь выбить из неё дух, как мальчишка, не испугавшись, вцепился в его ногу, мешая сделать шаг и не подпуская к сестре. Мужчина пнул его, не жалея, и Миттэ свернулся калачиком от боли. Слёзы проступили из глаз.

Шайло пыталась дотянуться до ножа, но не могла. Ей казалось, что всё это — уже было однажды.

«Пожалуйста», — молила она Зверя, протягивая пальцы до рукоятки.

Мужчина схватил её, подтащил к себе, перевернул на спину, довольно ухмыляясь, и показал нож, собираясь сначала отомстить за пролитую кровь.

Шайло зажмурилась от страха как в тот раз, в лесу, при встрече с вендиго. Что она могла против мужчины? Сил в её руках не хватало, чтобы вырваться, а рычание и ненависть в глазах не спасали от рабской метки.

Холодное лезвие коснулась её горла, и что-то тёплое тяжёлыми каплями упало на её лицо и шею. Открыв глаза, она увидела Визэра. Ярость в янтарных глазах пылала пламенем сотни жаровен. Меч медвежьего княжича вошёл в голову Волка. Горячая кровь стекала из разверзнутой раны. Шайло в страхе отползла к перевернутой лавке, вжавшись в неё спиной. Лисица неотрывно с широко раскрытыми от ужаса глазами смотрела на содрогания тела Волка, на его закатанные глаза и выпавший из распахнутого рта язык. Меч, обагрившись кровью, прошёл насквозь, выглядывая острым концом над лопоухим ухом с оторванной мочкой. Когда Визэр потянул меч обратно, Волк растянулся на полу и пустыми глазами смотрел в сторону очага. Кровь натекала под ним, просачиваясь в щели между досками и въедаясь в дерево свидетельством чужой смерти.

— Пойдём, — поторапливал Визэр, подхватывая мальчишку на руки и протягивая руку Шайло.

Но она словно смотрела сквозь него — на тело мертвеца. Неотрывно. Со страхом. Как зачарованная. Визэр присел напротив, но даже так она пыталась высмотреть тело за его плечом, пока княжич не накрыл её щёки горячими ладонями и заглянул ей в глаза.

— Смотри на меня, Шайло.

Всё ещё дрожа от страха, она посмотрела в глаза Визэра и кивнула. Больше всего она боялась закрыть глаза и снова увидеть изувеченное тело и кровь на полу.

***

Война стала той чумой, что в наказание от Зверя обрушилась на все княжества. Кара за жажду большей власти. Кара за попранный мир. Кара за гордость тех, кто не пожелал сплотиться вместе и выступить против зла единым фронтом.

Полог шатра не опускался. Последние несколько часов Ридихан провёл по локоть в чужой крови, пытаясь спасти жизни воинов, которые ещё дорожили воспоминаниями о мире и сражались за дом, не жалея себя. Он не был воином, но сражался за каждого мечника, надеясь, что война закончится, и воины вновь вернутся к семьям. Живыми.

В шатре лекаря было шумно. Где неровное дыхание прерывалось стоном, в ином месте — прерывалось навсегда. Где просили воды — там холодные руки помощницы, слишком юной, чтобы быть здесь, но уже наученной на горе войны, что значит истинная ценность человеческой жизни, успокаивали с лаской матери, обещая покой и избавление от боли.

Руки лекаря неустанно шили раны, очищали их от грязи, пока губы, глупо не уповая на случай, шептали молитвы, обращённые к Зверю, только бы всё это кончилось. Он хватался за пилу, когда не было другого шанса, и вспоминал как ещё несколько месяцев назад просил прощения у молодого воина, за то, что лишит его ведущей руки. Больше не просил. Убеждал себя, что это — необходимость.

Раненные сменяли друг друга на его столе. Умирали, не дождавшись очереди, когда в две пары рук они не успевали помочь каждому, а кому-то просто не могли.

— Отмой здесь всё, — попросил Ридихан, ухватившись за шатёрный столб, не то по привычке пытаясь придержать полог, не то собственное бренное тело, обессиленное долгой борьбой. Он остался последним лекарем в восточном отряде. Остальные погибли в прошлую седмицу.

Помощница, не дожидаясь приказа, уже заученным жестом тщательно промывала инструменты, зная, что они понадобятся ближе к ночи, когда отряд разведчиков вновь отправится в путь. Они всё чаще возвращались раненными, а в самые худшие дни — не возвращались вообще или приводили с собой голодных до крови волков.

Ридихан опустил полог и невольно бросил взгляд на штандарт князя Лосей. За последний месяц на нём тоже появились шрамы и ожоги. Его вспарывали мечами, пробивали копьями, жгли огнём в то время, когда не хлестал сильный ветер и не заливал ливень под грохотание грома. Воздух был холодным и обжигал за пределами шатра, но лекарь был рад этому. После смрада загноившихся ран, крови и заражённого нечистотами нутра он полной грудью делал вдох. Болезненность в груди и лёгкий кашель напоминали ему о том, что он сам ещё живой, а не мертвец.

Он достал резную трубку и мешочек, набитый сушеными травами. Хватило на раз, и Ридихан долго его берёг, считая, что пригодится на тот случай, когда силы его оставят с ужасами войны. Сегодня был не такой день, но отчего-то рука так и тянулась набить трубку и вкусить что-то, что напоминало ему о доме. Вернётся ли он туда?

— Лекарь Ридихан, — воин с повязкой на глазу улыбнулся ему, приветствуя.

Лось поднял голову. Лекарская шапка на его голове напоминала лосиные рога, но в значительно уменьшенной форме. По всей длине рогов тянулись знаки благословения — такую шапку получал каждый лекарь, который выслужился перед князем Нандором и доказал свои таланты делом. Несмотря на то, что, по меркам лосей, Ридихан был ещё молод, и коварная бородка едва-едва светлыми волосами проступала на его подбородке, а молодецкий пух на щеках стал грубее и жестче, он уже сыскал почёта за свою службу, но радости он не приносил. Ридихан бы предпочёл оставаться зелёным мальчишкой и считать зимы в столице княжества, если бы ужасов войны никогда не было и волки поумерили пыл.