– А здорово бы было сейчас по мороженке, – с детской улыбкой изрек Стефан посередь разговора, простодушно вскинув брови и оттопырив губу.

– Тебе хочется в такую холодину ещё и «вприкуску» зубами трещать над своей «мороженкой»? – усмехнулся на реплику друга Ник.

– Отличная идея, Стеф! – заговорщически прищурил глаза Кол, – я так точно не откажусь, а этот зануда пусть как хочет!

– Ладно, возьми и мне, – сдался Клаус, – неужели я буду смотреть на ваши довольные рожи и слюной давиться?

Стефан и Кол победоносно расхохотались над смутившимся Клаусом, который тут же отвесил шутливый щелбан младшему братишке.

Когда Стефан скрылся за дверями магазинчика, Кол стал переминаться на месте, взглядывая при этом на брата: он явно желал начать разговор, который, по всей видимости, был очень личный.

– Слушай, Ник, у тебя бывало когда-нибудь так, что вот нравится тебе девчонка, но в то же время тебя бесит, что она тебе нравится, да и вообще эта девчонка тебя раздражает…

– Хах, извини? – еле сдерживая смех, отозвался Никлаус, – ты хочешь сказать, что запал на девчонку, которая не нравится другим?

– Нет, она и меня тоже бесит…

– Нет-нет! Так не бывает, братишка! – он сделал останавливающий жест двумя руками и прищурился тем проникновенным прищуром, которого Кол всегда боялся, потому что за этим следовал «глубокий психологический анализ». – Ты чертов трус, братишка, потому что она нравится тебе, но ты боишься всех, кто говорит, что она «странная», «дура», «какая-то не такая» и прочее. Поэтому хочешь выставить себя эдаким циником, каким ты не можешь быть в свои двенадцать лет, чтобы никто не раскусил, насколько эта девчонка особенная, и как ты, размазня, смог в ней это разглядеть! – Клаус с особым удовольствием щелкнул большим пальцем об указательный, предчувствуя удачу своей «мозговой атаки».

Кол замер, мальчишка был явно в тупике и только недовольно фыркнул: «Да ну тебя! Ты меня совсем не понимаешь. Давай больше не будем».

И в это мгновение Никлаус задумался: уж не себе ли он сейчас всё это сказал, хотя и действительно адресовал это Колу.

***

Мать с отчимом устроили с самого утра перебранку: Гвен Форбс залепила мужу нехилую затрещину, потому что супруг опять пропил половину зарплаты.

Кэролайн затыкала уши, делала громче телевизор, но всё было напрасно. «Как же это достало! Клянусь себе, что сделаю всё, для того, чтобы никогда не испытывать нужды: не желаю считать каждый ничтожный цент и волноваться о том, хватит ли до конца месяца». Её нервы были на пределе, но нужно было сосредоточиться на чёртовой литературе, иначе мистер Оливер будет злиться на неё, ведь Кэролайн и так всегда нестабильно занималась, хотя и весьма успешно, чему преподаватель неоднократно изумлялся. На ум ей не приходило ничего оригинального и стоящего, оттого она зацепилась за самый беспроигрышный, как ей показалось, вариант: она начала короткий рассказ об Америке, где неискренне и высокопарно изливала гордость своей страной, выдавая чужие мысли за свои – красиво, витиевато и стройно. Она даже и сама начала верить, что так считает, потому гордилась самой собой, воображая, как учитель будет воодушевлённо читать её текст, что он всех глубоко тронет. Кэролайн так размечталась и так разошлась, что исписала десять листов, после чего облегчённо выдохнула, отбросила от себя задание и отправилась на кухню за большой кружкой своего любимого чая с запахом ягод.

«Как же я давно не видела Клауса… даже и не помню уже, как звучит его голос», – неосторожно подумала девушка, поднеся ко рту кружку с горячим чаем. Кэролайн отставила её и сложила нервозно руки на груди, затем повертелась пару раз на месте и быстро подошла к окну. Её глаза тревожно и суетливо изучали сырые липы, потерявшие былую свежесть, бетонную дорожку и ржавый велосипед матери, на котором миссис Форбс каждое утро в рань уезжала на работу, на почтовую станцию.

Чтобы унять свои размягчённые мысли, Кэролайн попыталась представить, как послезавтра утрёт нос этому дилетанту писательского ремесла. Наверняка он не смог придумать ничего лучше своих юмористических пьесок или заметок – на публике, во всяком случае, дальше этого редко заходило, так что Майклсон будет весьма не оригинален, а вот она точно будет оценена мистером Оливером за столь патриотическое и трогательное произведение.

***

– А вы сегодня будете проверять наши работы? – раздался первый вопрос в начале урока литературы.

– Коллеги, я уже все ваши шедевры проверил и сейчас всё раздам, наберитесь терпения! – с милым выражением лица ответил мистер Оливер.

Преподаватель обошёл себя кругом три раза, как всегда, забыв, что хотел сделать, затем, ахнув, сложил ладони и облегчённо взял стопку домашних работ.

– Так-с, вот здесь, Мэганн, ваш рассказ о вашей кошке: довольно мило, но очень просто. Держите, пожалуйста, Митч, ваш рассказ о походе в горы – очень скучно, ну, это же Альпы, коллега! Можно было написать гораздо красочнее, чем останавливаться ежестрочно на поедании консервов. Держите ваш рассказ о семье…

Учитель был не строг, хотя оценивать было откровенно нечего, но он старался смягчаться, понимая, что талантом обладают не все, и единственное, что его смущало, это отсутствие энтузиазма и заинтересованности у учеников.

– Представляете, парни, вчера Эндрю на пьянке заблевал весь гараж родителей Спенсера! Ха-ха, правда смешно? – еле удерживая нездоровый смех, пролепетал сидящий впереди Стефана и Клауса парень с очень коротко стриженной темноволосой головой и едкими глазками-щёлочками.

– О да, это, безусловно, интересно, Ральф, – равнодушно отпустил Никлаус, крутя между пальцами авторучку.

– Э-эм, «Любовные неудачи улитки Мелинды», – неуверенно и со скепсисом в голосе продолжил мистер Оливер, – кто писал про улитку Мелинду? – ничуть далее не конфузясь, спросил учитель.

– Я, сэр, это моя работа, – скромно, но с довольной физиономией отозвался Сальваторе.

– Вот, держите…

– А что скажите? – самоуверенно и весело спросил Стефан.

– Ну, думаю, это слишком экстравагантно, – мистер Оливер посмотрел на ученика поверх очков, – хотя не лишено интриги, – он добросердечно улыбнулся Стефану, словно маленькому ребёнку, требующему конфету, и отошёл.