Новая порция тоски и отчаяния сдавила мою грудь. Я выбрала шкатулку с самой богатой резьбой и стала перекладывать в неё серёжки и бусы, лишь бы не смотреть на точёную гибкую фигуру Старшей. Взяв в руки крепко запечатанную бутылочку с краской, которой выводила часть княжеского рисунка на левой стороне лица, я сжала губы и тяжело вздохнула.

— Легко им. Они готовы были поменять всё своё прошлое на мужа или мужей, которых им позволяете любить Вы со Всеотцом. Меня такая судьба обошла, — я сглотнула подошедший к горлу ком и вернула бутылочку на прежнее место.

— Иногда и любить — настоящее испытание, — со сдержанной улыбкой заметила моя Божественная Наставница.

— Не тебе мне об этом говорить, — слёзы копились под горлом, но я держалась. Впрочем, зачем? Старшая-из-сестёр-нелиев и без того прекрасно знала все мои чувства и мысли.

— На что это ты намекаешь, милая моя? — Наставница щурилась, как сытый кот, будто совсем ничегошеньки не понимала.

— Старшая Сестра, я хочу испытать Зов!

От одной мысли об этом чуде, таком естественном для моих родных и таком недосягаемом для меня, я задрожала. Мне вспомнилось утро, когда я на радости вбежала в комнату Харетэм, но не нашла её. Сестрица вернулась через сутки, когда её не знали где искать, вернулась вместе со своим мужем, который и забрал её из Крепости в свою, Искру Небес. Мне вспомнился и тот торжественный приём, когда Драдона внезапно для нас с ещё незамужней сестрой, истуканом встала рядом с каким-то солдатом, и оба смотрели друг на друга так, словно видели то, что могли видеть только они вдвоем. Что добавлять? Поженили их очень быстро, хоть и видеть рядом с сестрицей-племянницей кого-то незнакомого первое время было неуютно, а потом…

— Ты настырная, — Таутаринона перекинула ноги в комнату и спрыгнула на густой ворс ковра. — Уже такая большая, а понять не можешь самого простого. Если ты не можешь услышать Зов, то на это есть свои и очень весомые причины, малышка.

— Я знаю, что на всё есть причины, — я крепко сжала в руке мамин кулон, отходя к окну. Мне было так тяжело дышать, что потребовался глоток свежего воздуха. — Тэмми к своему незабвенному вон сколько шла… Но ведь мой незабвенный мог и отречься от Зова!..

— А ещё он мог умереть, — без жалости вздохнула моя Старшая, игриво рухнув на кровать. — Есть у живущих такое свойство. Они рано или поздно умирают.

— Ты жестока! — прохрипела я сквозь сжатые зубы. От слов Богини у меня потекли по щекам слёзы, обжигая лицо. Эмоции дали голосу силу, резанув горло от крика. — Зачем ты приняла меня под своё крыло, если не позволяешь в полной мере познать своё благословение? Бессердечная! Как ты вообще можешь покровительствовать в любви?!

По льду в глазах замершей Старшей я ощутила, что сказала не просто лишнее. — Она поднялась слишком резко, поэтому я ожидала грубости в ответ. Даже гнева или такого же внезапного исчезновения, как и появления. Испугалась — а вдруг она, как это было однажды, обидевшись, пропадёт на несколько месяцев? О, подобного наказания бы я не выдержала, учитывая моё скорое положение — одна в незнакомой Крепости, окруженная незнакомцами в холоде и скуке!

Садясь на краешек кровати, Наставница не смотрела на меня, а куда-то в пол. От неё как сквозняком потянуло щемящей тоской, сдавившей и мне грудь.

— Отчего бытует мнение, что быть Покровителем смертных — праздник? Или, если Богу под силу совершать невероятные чудеса, чувства смертных — не более чем налипшая на обувь грязь? — в подозрительно-спокойном голосе Богини-Сестры скользнула истерическая нотка. — Отчего вы, смертные, так относитесь к нам? Ведь иногда и Богам выпадает радость любить…

Не знаю, специально или нет, но меня коснулась зыбкая волна чужой эмоции. Страшная, далёкая тоска принадлежала Сестре. Она была настолько сильной, что меня ещё больше потянуло плакать. Засопев, я, тем не менее, не переставала смотреть на неё.

— «Иногда» это куда больше, чем «никогда», — пробормотала я, прекрасно понимая, что если я скажу даже одними губами, меня услышат одинаково хорошо.

— Скоро подадут первые блюда. Тебе стоит поторопиться, — отрезала Сестра и исчезла без следа. От её ухода я почувствовала себя совсем одинокой.

Мне ничего не оставалось, как идти на последний общий приём. Почти и не переодевшись, я двинулась в сторону зала, где мы обычно обедали и ужинали всей семьёй. Пусть слишком часто старший брат и кронкнязь оставляли нас без своего присутствия, я надеялась, что Хальвадор в этот раз не расстроит меня. Он — Князь, но и я не на прогулку собиралась.

Обед проходил совсем так же, как и обычно, если не считать полного сбора семьи и многочисленных наставлений и поздравлений в мой адрес. Как я хотела быть счастливой в эти мгновения! Только мне всё больше и больше казалось, что каждый сидящий со мной за столом гнусно предал меня. А как же всё быстро проходило! Первая смена блюд, вторая, десерт… Хотелось ронять слёзы прямо в пирог от обиды, что мгновения с родными ускользают песком сквозь пальцы.

Они меня скоро отпустят. С улыбками на лицах и надеждой в сердце. Они желают мне счастья, но как я могу быть счастлива вдали от них с тем, кого совсем не знаю? Этот кронкнязь может быть красив и мил, ласков и внимателен. Будет ли он таким для меня? Или таким его будут видеть остальные, в то время как для меня он так и останется чужим и холодным? Фануиурэм… Я пыталась мысленно представить его, мысленно поделиться с ним теплом… Но вместо этого ощущала, что прикасаюсь к глыбе льда, подобной холоду его имени.