Шрифт:
Несмотря на язвительность этих слов, Винсент Жильбер говорил мягким тоном, словно приглашая Гамаша рассказать, что случилось, если у того будет желание. Время от времени, подумал Арман, святая часть демонстрирует добрые намерения.
Но тут ему пришло в голову другое. Может быть, Винсент Жильбер не хочет его слушать, а сам желает высказаться о событиях в университете?
– Вы знакомы с Эбигейл Робинсон, Винсент?
– Мне известна только ее репутация. Я читал ее исследования.
– И?..
– И ничего. Я врач, а она статистик.
– Тогда зачем вы читали ее работы?
– Я устал от статей о компосте. Любопытно: я таки выяснил, что ее последнее исследование позволяет получать хорошее удобрение. Excusez-moi, Арман. Марк!
Рейн-Мари долго боролась с собой, но в конечном счете вынуждена была признать, что с мадам Дауд очень трудно общаться.
Она изо всех сил пыталась изобразить сочувствие, пока Хания с непроницаемым лицом выслушивала извинения Клары. Не помогло и то, что извинения Мирны были встречены молчанием. А теперь в эту бездну Клара изливала поток слов, звучавших все менее искренне. И наверное, произносила их и впрямь не от души.
Рейн-Мари смотрела на Ханию, видела ее искривленные губы, и ей приходили в голову слова из стихотворения Рут: «Но кто тебя обидел так, что ран не залечить?»
Впрочем, они знали, кто ее обидел. Не только ее мучители. Они все – своим молчанием и бездействием.
Часы показывали начало двенадцатого. Скоро объявят о представлении.
Похлопав себя по карманам, Гамаш понял, что оставил телефон в куртке, а ему хотелось сделать несколько фотографий. Выйдя из комнаты, отведенной под гардероб, Арман услышал голос хозяйки дома.
Доминик разговаривала с припозднившимися гостями:
– Можете оставить пальто в комнате, просто бросьте на кровать. И чувствуйте себя как дома.
Какая-то льстивая нотка в голосе Доминик заставила Армана посмотреть в конец холла.
И когда он увидел вошедших, заготовленная улыбка сползла с его лица.
На него, застыв от изумления, смотрела Колетт Роберж. А за ее плечом стояли Эбигейл Робинсон и Дебби Шнайдер.
Глава семнадцатая
– Bonjour, – сказал Арман, не давая себе труда улыбнуться. – Я не знал, что вы приедете.
– Почетного ректора Роберж пригласила я, – заговорила Доминик, чувствуя напряжение и пытаясь разрядить атмосферу. – Мадам Роберж позвонила сегодня вечером и спросила, устраиваем ли мы новогоднюю вечеринку. Я ответила, что буду рада ее видеть.
Гостьи положили верхнюю одежду на кровать, а потом снова вышли в холл и вместе с хозяйкой направились к Арману.
– Я спросила, могу ли привести с собой гостей, – пояснила Колетт.
– Я думала, вы имеете в виду своего мужа, – пробормотала Доминик.
– Мы, кажется, обречены все время сталкиваться нос к носу, старший инспектор, – усмехнулась Эбигейл Робинсон.
Они остановились.
– Excusez-moi. – Гамаш отвел почетного ректора Роберж в сторону и понизил голос. – Мне казалось, я просил вас не отпускать из дому профессора Робинсон. Она должна была оставаться там.
– Просили, но…
– Мы же не арестованы! – Эбигейл вмешалась в разговор, который явно не предназначался для чужих ушей. – Или нет? Приехав сюда, мы не нарушаем никакого закона, верно?
Арман глубоко вздохнул:
– Non. Но ради вашей же безопасности и безопасности других…
– Никто не знал, что мы едем сюда все вместе, – заметила почетный ректор. – Даже хозяйка дома.
Теперь настала очередь Колетт ухватить Армана под руку и отвести его в сторону.
– Не предполагала увидеть вас здесь, Арман. Откуда вы знаете Жильберов?
– Они мои соседи. Мы тоже живем в этой деревне. А вот что привело сюда вас, Колетт?
– Эбби настояла. Помните, я вам сказала, что она хочет с кем-то встретиться?
– И этот человек здесь?
– Может быть.
– Может быть?
– Все, что я знаю: она попросила меня позвонить и узнать, не устраиваются ли тут какие-нибудь вечеринки.
– Тут? В этой деревне?
– Да. Она знала про Три Сосны. Я позвонила Доминик, и та пригласила нас.
– Она пригласила вас и Жан-Поля, а не… – Он кивнул в сторону Эбигейл, потом бросил взгляд на собрание в гостиной.
Пока никто не заметил новых гостей. Большинство по-прежнему украдкой посматривали на Ханию Дауд, хотя подходить к ней решались немногие. Она стояла одна, точно грозная крепость, вокруг которой все шире становился ров.