Шрифт:
— Панг! Панг! [1]
— Да иди ты! — Да Цин оттолкнул его лапкой. — Профессор Шэнь, заберите уже эту болтливую мартышку себе!
— Я победила, — улыбнулась Чжу Хун.
Чжао Юньлань, разочарованный поражением, отвесил Да Цину затрещину.
— Это всё потому, что ты меня не слушал! Вот и плати теперь!
Да Цин, у которого забрали всю сушёную рыбку, яростно сверкнул глазами:
— Заберёте вы его или нет?
Шэнь Вэй с улыбкой склонился над Юньланем и помог ему подняться на ноги. Как и в случае с подарочной коробкой, чужой вес для него не имел особого значения.
Чжу Хун старательно прятала от него глаза.
Усевшись на диване, Шэнь Вэй уложил Чжао Юньланя головой себе на колени и принялся бережно массировать ему виски.
— Закрой глаза, — негромко попросил он, — они ещё не полностью восстановились. Не пытайся разглядеть всё на свете, только утомишься.
Чжао Юньлань прижмурил глаза, наслаждаясь лаской, и пробормотал:
— Подлей мне тёплого вина.
Шэнь Вэй его как будто не услышал.
Юньлань тут же украдкой окинул его взглядом. Шэнь Вэй молча смотрел куда-то в стену, потерявшись глубоко в своих мыслях.
Быстро сообразив, в чём дело, Юньлань аккуратно потянул Шэнь Вэя за ворот рубашки.
— В чём дело? — тихо спросил он. — Волнуешься из-за встречи с моими родителями?
Шэнь Вэй вернулся к реальности и бездумно погладил его по волосам.
— Все родители хотят для своих детей мирной жизни, крепкой семьи и внуков. Если из-за меня их новый год будет испорчен, я…
Чжао Юньлань взял его за руку и закрыл глаза. Теперь, когда к нему вернулось зрение, оно мешало третьему глазу, и разглядеть чужую добродетель было уже совсем не так просто. Но Юньлань до сих пор помнил, как темнота, накатив, жадной волной без остатка смыла её с Шэнь Вэя.
— Если не пойдёшь со мной, — серьёзно спросил Юньлань, — то где тогда проведёшь новый год?
— Это неважно, правда…
— Вернёшься в преисподнюю? — оборвал его Юньлань. — В ад? Где нет ни крупицы света и ни единой живой души?
Хуже.
Шэнь Вэй никогда не задумывался о том, какой жизнью живёт, но сейчас, услышав слова Юньланя, вдруг ощутил, что многое упускает. Привычные ему поступки теперь казались просто невыносимыми.
Однако признаваться в этом Шэнь Вэй не собирался:
— Ничего. Переживу.
С рассвета времён и первозданного хаоса, с момента создания всего и вся в этой вселенной и до сегодняшнего дня Шэнь Вэй всегда придерживался клятвы, которую принёс тому, кто уже ничего не помнит: вся его жизнь была посвящена этим словам и ничему более.
Юньлань не стал возражать, только прижал ладонь Шэнь Вэя к своей груди. Может, из-за алкоголя, но его сердце билось сейчас чаще обычного.
Когда прошло уже много времени, и Шэнь Вэй подумал было, что он уснул, Юньлань тихо спросил:
— Вэй… Почему тебя так зовут?
— «Горный дух», — объяснил Шэнь Вэй, глядя куда-то сквозь стену, в далёкое прошлое. — Поначалу это было моё единственное имя. Но потом кое-кто сказал мне: «Пусть тебе и подходит быть горным духом, но этому имени не хватает размаха. В этом мире так много величественных и прекрасных гор и морей: восхитительной красоты холмы простираются до самого горизонта и за его пределы.» Он предложил добавить к моему имени ещё несколько черт. Сделал его гораздо прекраснее. [2]
Чжао Юньланю эти слова показались странно знакомыми, и он задумчиво потёр нос.
— Какого непроходимого эгоиста ты встретил? Кто дал ему право менять чужие имена?
Шэнь Вэй улыбнулся.
— Мне повезло, что я его встретил.
На этом разговор затих. Приближался рассвет, и на улице за дверями спецотдела воздух разрывался от фейерверков. Игроки в маджонг поддержали этот хаос радостным воем. Призраки поспешили спрятаться в тенях от утреннего солнца.