— Ничего подобного, — усмехнулся Палач Душ.

Чжао Юньлань хмыкнул и сменил тему:

— Сан Цзань выиграл войну, казнил твоего отца и отменил рабство. Что было дальше?

— Старейшины собрались вместе и выбрали лучшее решение для всех семей, — сказала Ван Чжэн. — Его предложил Сан Цзань. Он был необразован, но знал, чего хочет его народ. Сейчас это называют демократией. Наверное, людям всегда хочется одного и того же.

Чжао Юньлань подогнул под себя ногу и опёрся обеими руками на колено, удобно устроившись в этой странной позе.

— Тогда тебя и казнили? — спросил он, и его слова острым лезвием пронзили сердце Ван Чжэн.

Она застыла в изумлении и заметно погрустнела, и когда присутствующие уже решили, что продолжения не будет, снова заговорила:

— Я… Мне негде было жить, и меня приютил Сан Цзань. Работать я не умела: всё, чему меня научила матушка — это красиво одеваться и указывать слугам. Я не могла охотиться, даже о доме заботиться не могла… А однажды одна девушка захотела замуж за Сан Цзаня, и её отец пришёл договариваться о браке. Сан Цзань отверг его предложение, и девушка в отчаянии убежала в горы. Когда её нашли, она была мертва: упала с обрыва и разбила голову о камень. Её отец в своей скорби решил во всём обвинить меня: я была дочерью прошлого главы и, должно быть, прокляла соперницу… Так меня и решили казнить.

У Ван Чжэн затряслись плечи. Она всем сердцем верила, что её отец поступает неправильно, что рабство — это неправильно, ведь рабы тоже были людьми и не заслуживали жизни, подобной скоту. Она была как Сан Цзань — хотела для своего клана равенства, свободы и счастья.

А они всё равно её ненавидели.

— Отец погибшей девушки провёл голосование: люди, желающие моей гибели, должны были поднять руки, а остальные — воздержаться.

На слове «гибель» её голос дрогнул, и Ван Чжэн заплакала.

В тот день собралась большая толпа, и одна за другой руки взмывали в воздух подобно волне. Сверху собрание выглядело как сборище злобных духов в глубинах преисподней. Почти все руки были подняты, и люди смотрели на связанную перед ними девушку холодными пустыми глазами, полными садистского удовлетворения.

Большинство хотело убить её. Мечтали лишить её головы.

Будь в её сердце даже тысяча светлых огней, это уничтожило бы их на корню, даже пепла бы не осталось.

Они забыли о том, что она сделала. Поверили, что и тогда у неё имелся двойной умысел.

Слёзы капали из глаз Ван Чжэн, оборачиваясь у самой земли серым туманом и растворяясь в воздухе. Её фигура стала ещё прозрачнее. Она умерла триста лет назад, и слёз у неё быть попросту не могло, но сейчас её сердце вновь разбилось на мелкие осколки, и душа сгорала в пламени муки.

— Не плачь, — мягко попросил Чжао Юньлань, приподняв её за подбородок, утёр слёзы и прижал укрепляющий талисман к её лбу.

Перестав плакать, Ван Чжэн подняла голову и увидела, что его пронзительный взгляд теперь смягчился, и это поразило её до крайности.

Вскинув руку, Чжао Юньлань тихо приказал:

— Давай внутрь.

Словно он давно уже знал о ней правду, до самого последнего слова.

Невидимая бережная рука потянула её в зеркало прозрения.

— Я выпущу тебя, когда будет возможность, — пообещал Чжао Юньлань.

Ван Чжэн исчезла, и они с Палачом Душ остались вдвоём.

Чжао Юньлань прикрыл глаза. Он очень, очень устал.

Палач Душ помолчал, а потом осторожно тронул его за плечо:

— Не спи. Если уснёшь, твоя душа снова окажется в опасности. Ты сможешь отдохнуть чуть позже… Скажи, в груди всё ещё болит?

Чжао Юньлань с силой потёр местечко между бровей и хрипло выдохнул:

— Я в порядке. Всё из-за того, что эта девчонка мне подмешала. До сих пор голова кругом.

— Я провожу тебя к своим и вернусь к Столпу Природы.

Чжао Юньлань, взмахнув рукой, старательно притворился полным энергии и взмолился, не устояв:

— Можно я покурю?