У него закралось подозрение, что Гармала ему не поверил, просто виду не подал. Хотя по его невыразительной роже и не разберешь ничего. Но допытываться Гармала не стал. Заместо того взаправду принялся учить Ганьку волкодавским премудростям.

Как по косвенным признакам чудищ отличать. К кому какой подход надобен. Как к врагу незаметно подкрадываться. Куда правильно бить. Как ловушки ставить с простейшими наузами. Какие травы для волкодавских снадобий нужны. И прочую чепуху.

Упрекнуть Гармалу в пренебрежении Ганькой не получилось бы при всем желании, учил он на совесть. Но, помилуйте боги, как же скучно! Будто бы нарочно добивался, чтоб надоедливый скоморох сам отстал. Накось-выкуси! Ганька делал вид, что намеков не разумеет, и упорно постигал премудрости охотников на чудищ.

Хотя, знамо дело, ни одного безликого ни в жизнь в волкодавы не примут.

– Как выманивать выворотня-то будем? – полюбопытствовал Ганька, собирая хлебом остатки подливы со стенок горшочка. – У нее, видать, ума палата, раз со стаей ни на одном месте надолго не задерживается. Может все-таки поспрашиваем в «Брехливом хмелеваре»?

– Ежели узнает, что на нее охотятся, либо попросту почует волкодава, то сразу сбежит, – качнул головой Гармала, катая посох в ладонях. – Ищи потом ветра в поле по всем княжествам.

Он сидел, опершись локтями о колени. Рыжие волосы, черные на затылке и белые на концах, занавешивали бледное лицо с бельмами глаз. Худой, длинный и нескладный, он смахивал на паука, караулящего добычу, затаившись в паутине. И кто знает, что за паутину он плетет?

Не слишком ли медлит он с поимкой выворотня? Не оттого ли тянет время, что сам это чудище создал? Как говорится, в любом расследовании главное не выйти на самого себя! Или Ганька сызнова выдумывает небылицы, не зная всех тонкостей волкодавского ремесла?

В корчме вдруг стало шумно. Основательно набравшиеся самогона селяне, коим повезло избежать заражения, обступили тех, что в намордниках. Ганька, за эту неделю уже налюбовавшийся на десяток подобных случаев, подергал Гармалу за рукав зеленого кафтана.

Тот прислушался, печально вздохнул, кинул на стол плату за ужин, и они засобирались на выход. За их спинами селяне принялись доказывать соседям, послушным из-за наузов-намордников, кто тут вожак. Унизительное зрелище.

Свежий, ночной воздух, благоухающий талым снегом и мокрой землей, остудил, прогоняя негодование. Бессмысленно злиться на народ за его дремучесть.

– Стало быть, придется ловить на живца, – все также печально отозвался Гармала, опершись на посох. – Не хотел я никем жертвовать, но, видать, не получится иначе.

– Зачем жертвовать? – Ганька недоуменно захлопал глазами. – А я тебе на кой ляд? Отправь меня приманкой! Я сражаться умею!

Щелбан по лбу Гармала отвесил ему безошибочно, словно зрячий.

– Что за напасть с твоим самосохранением! Запомни, коли волкодавом однажды заделаться грезишь: мы не жертвуем собой. Ибо один мертвый волкодав, это несть числа мертвых простых людей, которых он уже не сможет спасти.

Ганька надулся, обиженный, что его героический порыв не оценили по достоинству, да еще и отчитали, аки несмышленыша.

– А нужен ты мне для дел стократ важнее, – развеселившись, покачал головой Гармала, направляясь к дому старосты, где им предложили ночлег. – Кто меня будет в дороге развлекать, да кренделями своими плату за постой сбивать? – вдоволь наслушавшись обиженного сопения Ганьки, улыбнулся, но как-то печально. – Да и местные с циркачом общаются охотнее, чем со слепцом по прозвищу Могильник.

За свои обидки Ганьке тотчас стало стыдно. Волкодав-то его взаправду ценит, а он тут расходный материал из себя изображает!

– К тому же, – Гармала толкнул дверь в натопленные сени, подождал, пока Ганька шмыгнет внутрь, и улыбнулся еще печальней. – Выворотень на тебя вряд ли клюнет.

– Оттого, что я безликий? – вскинулся Ганька. Что же он, хуже падали, коли без зверя внутри родился?

– Не оттого, – коротко отозвался волкодав, укладываясь на лавке лицом к стене и укрываясь своим черным плащом.

Ганька замер. Первой мыслью было тотчас дать деру, но вдали вовремя завыли волки, заставляя одуматься.

– Давно догадался? – нахохлился он, невольно выбирая самую близкую к выходу лавку. Самую далекую от волкодава, видать, взаправду чующего любую ложь.

– С первого дня, как тебя ко мне служкой приставили, – без бахвальства ответил Гармала и со вздохом пояснил. – Ты, когда пьешь, глотаешь слишком тихо для мальчишки. А сердцебиение и дыхание у тебя, наоборот, чаще.

Ишь, какой ушастый выискался! Ганька тоже улегся, раздумывая, стоит ли докладывать Цикуте об этом. Хотя это же к делу не относится? Признаваться в том, что Ганька не такой хороший лицедей, каким себя мнил, не больно-то хотелось. А Гармала, коли не тронул его за эти три недели, вряд ли станет приставать сейчас.