Шрифт:
Нет. Нет, нет, нет.
Ганька просто слишком светлая, коричневая чернобурка. Ну, подумаешь, в чертах лица излишняя хищность присутствует. Это же не приговор! Или…
К барханцу подошел тот, кого назвали «барином». Чей голос был Ганьке до боли знаком. Потому что еженощно изводил ее во снах.
Он был одет в простой коричневый кафтан. Без оторочки мехом, без украшений, без наузов. Большие пальцы он заложил за пояс кафтана, выставляя на обозрение по-бабски изящные руки с черными звериными когтями.
Волосы у него были распущенные, длиной до пояса (неудивительно, что Ганька его поначалу во снах с Гармалой путала). Бурые, на солнце серовато-коричневым орехом отливающие. Точь-в-точь как у Ганьки. Только на концах белые, словно лисий хвост.
Брови вразлет, приподнятые к вискам уголки янтарных глаз, высокие скулы, точеный нос, пухлые губы, искривленные в усмешке… Треклятый ворожей был просто-таки немилосердно красив. Краше (Ганька запретила себе в этом признаваться!) даже Цикуты.
Но при виде Ганьки, усмешка вдруг стерлась с его губ. Предвкушение и торжество во взгляде сменились чем-то похожим на ужас загнанного в угол зверя.
– Только не ее, выродок! – варрах отпрянул от клетки, словно там сидела не безликая девка, а ядовитая гюрза. – Я же предупреждал тебя, межеумка!
Бранился он грязно и совсем не по-барски.
И отчего он уверен, что Ганька девка?
– Так о девке же предупреждали, барин, – озадачился барханец. Перевел недоуменный взгляд на Ганьку, пригляделся и спал с лица.
– За ней по пятам волкодав явится! – рявкнул ворожей, не сводя лютого, но вместе с тем жадного взгляда с Ганьки, боящейся пошевелиться.
А про Гармалу он откуда знает? Неужто Ганька ему во снах все как на духу выкладывает?!
– Так у нас же тут наузы для отвода глаз… – растерянно напомнил барханец.
– А волкодав тот слепой! – шаг назад, и ворожея-варраха след простыл.
Ушел козьей тропой? Ими же ходить могут только ужалки, волкодавы, да некоторые ищейки! Но вопросы к ворожею пришлось оставить до лучших времен (до снов, побрало бы их ламя!), потому как барханец обернулся к Ганьке, щелкнув клыками.
– Сука! – черные глаза масляно блеснули, когда он распахнул клетку. – Волкодава на меня натравить решила?!
Она?! Он сам ее похитил и в свой цирк приволок! Верно ворожей его обозвал, как есть межеумок!
Он схватил ее за волосы и выкинул из клетки. Удар об усыпанную прошлогодними иголками землю вышиб дух, перед глазами заплясали яхонты-брильянты. Фенек снова ухватил ее за волосы, выбивая слезы из глаз, и приставил к горлу саблю.
Из похожей заварухи в прошлый раз ее спас Цикута. Даром что нападавших два лета назад было больше. И хотели они вовсе не прирезать безликую девку.
– Где волкодав? – испуганно и злобно прошипел он.
– Здесь, – ответил ему ровный голос сзади.
Ни Ганька, ни безликий пустынный яломишт не почуяли его приближения. Но не успел Гармала замахнуться шипастым посохом, как барханец отпустил Ганькины волосы, сунул в рот вербную свистульку и дунул.
Ганька не поняла, что произошло. Свиста не было. Но Гармала выронил посох из рук и с перекошенным от боли лицом рухнул на колени, зажимая ладонями уши. В клетках взбеленились животные. А Ганька связанными руками выхватила из-за пояса барханца вторую саблю, и с силой ударила ею назад, всаживая в живот тому, кто оказался великим и ужасным Укротителем.
Будь ее противником оборотень, игра бы не стояла свеч, она вряд ли сумела бы серьезно его ранить. Но барханец был безликим, а потому опрокинулся, заливая землю кровью. Ганька разрезала веревки на себе, подскочила к Гармале, поднимая его и впихивая ему в руки посох.
– Здесь был ворожей-варрах! Ушел козьими тропами! Бери след, я тут справлюсь!
Ремеслу своему волкодав был предан, а потому вдругорядь повторять ему не требовалось. Шаг, и он растворился в сосновом бору. Ганька вернулась к Укротителю, уже харкающему кровавыми пузырями.
– Мох, паскуда, подставил меня, – невнятно выкашлял он, глядя в безоблачное небо тускнеющими глазами.
– «Мох»? – Ганька спешно склонилась над ним, сомневаясь, что верно расслышала. – Так зовут ворожея?
– Веха… – неразборчиво булькнул он и затих.
Ганька, поколебавшись, все же закрыла ему глаза и, потирая натертые веревкой запястья, огляделась. Кибитки и телеги с клетками стояли кругом на поляне, окруженной корабельными соснами. Прошерстив первые, она отыскала свой скарб и кистени. А среди цирковых зверей наткнулась вдруг на двух самцов серых рысей. Раза в два больше обычных. Одичавшие оборотни? А не княжны ли Червики это, часом, пропавшие братья?