Я услышал шелест переворачиваемой страницы. Я приподнял голову, пальцами разлепил глаза и увидел в углу комнаты Веру. Она сидела в кресле и читала. После вчерашнего мне не хотелось никого видеть. А Веру особенно. Она была свидетельницей моего вчерашнего позора. Но я уже выдал себя; она отложила книгу и приветствовала меня:

— Доброе утро!

— Очень сомнительное утверждение.

Я отправился навестить моих вчерашних хороших знакомых — унитаз и раковину. Я хотел бы покинуть это дом без лишних разговоров. А если это было неизбежно, ограничиться одной прощальной фразой. Вера добила бы меня, как личность, если бы начала высказывать мне слова сочувствия и утешения.

С гадливым чувством я вернулся в комнату. На столе стояла тарелка с ярко-красным супом, тарелка с фруктами и полбутылки красного вина.

— Прошу к столу, — Вера светилась от радости за хорошо проделанную работу.

Может она ожидала услышать от меня хоть какую-нибудь благодарность. Напрасно. Я давно избавился от этой дурной привычки быть вежливым или заискивающим с похмелья. Веру моя угрюмость не смутила, она продолжала светиться. Я налил полстакана и сразу выпил. Незамедлительно я почувствовал дурноту. Желудок собирался взбрыкнуть, но ощутив тепло, успокоился. Суп показался мне очень соответствующим моменту. Остро-кисло-сладкий вкус вернул мне устойчивое положение мыслей в голове. Я уже начинал подумывать, как мне равномерно распределить вину за моё вчерашнее состояние между друзьями и их подругами. Что-то начинало говорить мне, что не так уж я и виноват во вчерашней неудаче. Я взглянул на Веру:

— Откуда такая опытность в делах похмельных?

— Меня Юра перед уходом проинструктировал, — призналась она.

— Тогда понятно, — я долил остатки вина и выпил, — надо будет поблагодарить его при случае.

— А ещё он мне дал одно поручение…

— Это он любит.

— И просил напомнить тебе о каком-то задании.

— Я своё забыл. А у тебя какое?

— Я должна уговорить тебя встретить Новый год здесь всей нашей вчерашней компанией. Ой, — замерла Вера, — он сказал, что уговаривать тебя нужно только после того, как ты допьёшь всё вино. Я поторопилась?

— Да нет, вовремя, — я показал ей пустую бутылку и очарованный искренним простодушием этой девочки, прибавил: — Можешь доложить, что своё задание ты успешно выполнила.

На этом я решил закончить своё первое письмо.

Письмо второе

Я начинаю писать второе письмо, так и не придумав, что именно я должен донести до тебя. Мне сейчас не ясно, как это сможет помочь тебе, а может и нам всем. К тому же, я выбрал не совсем подходящий стиль: слишком размыто, а местами излишне детально. Но я решил рассказывать тебе именно так, как приходят ко мне мои воспоминания.

Ещё я упустил одно из важных пояснений в своём рассказе. Я забыл тебе сказать, что в наше время ещё не было мобильной связи. Стационарный телефон был только в квартире Штольца, его отец был директором небольшого предприятия. Но пользовались мы этим каналом связи нечасто. Иногда было проще добежать до Штольца, чем найти поблизости рабочий уличный телефон. Договаривались мы о встречах или каких-нибудь мероприятиях, общаясь напрямую или через третьих лиц. Это приносило некоторые неудобства, но кто его знает, от скольких напастей нас уберегло отсутствие телефонов. От родительского контроля, например, от нежелательных встреч, от тягостных выяснений отношений и многого другого.

От Веры я поплёлся домой. По дороге заглянул на работу к маме, показаться, что живой. Хотя перед армией мои внезапные пропадания были у нас дома нормой. Ещё с шестого класса я выставил родителям условие, чтобы они не ждали моего возвращения по вечерам. Не сразу, но всё же мне удалось включить этот пункт в список семейных традиций. Обыкновенным шантажом, основы которого я начал постигать уже с шести лет, я добивался многого. Стабильное психическое здоровье мои родители сохранили лишь потому, что не видели когда и каким я приходил по ночам.

Я отмокал в ванне; странно, как быстро я вернулся к цивильной жизни. То, о чём я в армии мечтал как о наслаждении, я уже опять воспринимал как обыденность. А ведь прошло чуть более суток. В армии все мои силы были направлены на сохранение энергии. Для этого я много ел, много спал и старался ничего не делать. Теперь же получалось, что вся накопленная в армии энергия расходовалась только на то, что есть я стал ещё больше, а делать я стал ещё меньше. Только сон перестал иметь то значение, какое имел в армии. Но я был уверен, что меня ждут впереди какие-то важные события, и энергия ещё пригодится.

Ближе к вечеру, я отправился к Егору домой. Как уверяли меня вчера друзья, всё их свободное время они были заняты подготовкой к Новому году. В действительности же их подготовка выглядела так: они сидели в комнате Егора и выгоняли остатки вчерашней хвори свежим пивом лакинского розлива. Весь журнальный столик был усыпан чешуёй от воблы. Из двух трёхлитровых банок одна уже была пуста, а вторая осушена на треть.

— О-о! Дедушка, присоединяйся, — протянул мне руку Штольц.

Егор налил всем пива и достал из пакета каждому по рыбине. Астраханской воблой его снабжал старший брат, который после института попал по распределению в город на Волге.