Обнимаю, кладу голову на плечо Севе и ежусь от радости, когда он легко и неуверенно принимается гладить меня по щеке…

Жжение в районе затылка заставляет повернуться.

Иван стоит в дверях кухни и смотрит на нас с Севой.

И взгляд его, тяжелый и жесткий, пугает.

Я инстинктивно прижимаюсь к мужу сильнее и отворачиваюсь, закрывая глаза. Не хочу сейчас видеть Ивана. Не хочу думать о своей ошибке.

Не хочу, не хочу, не хочу!

Вот бы просто вырезать эти безумные дни, сделать монтаж, как просила наивная киногероиня в одном из старых советских фильмов! Просто вычеркнуть из памяти две дикие ночи, бесконечность наших взглядов, прикосновений, грязные, сумасшедшие мысли, преследующие на протяжении всего этого времени! Просто вернуться к заводским настройкам, где Иван – гость, родственник, только-только перешагнувший порог нашего с Севой дома… И нас с ним ничего не связывает, кроме некровного родства…

Я настолько страстно желаю этого, что, кажется, даже выздоровления Севы хотела меньше!

И надеюсь, малодушно и глупо, что все как-то само собой устаканится, пройдет. Легко пройдет. Ведь самое сложное мы преодолели…

Вечером, глядя на массивную фигуру брата мужа, заслонившую собой весь проем двери, я хватаю губами ставший горячим и плотным воздух и думаю, что лимит моих желаний, похоже, исчерпан… Мой цветик-семицветик потерял последний лепесток… И ничего не будет легко.

33

Я смотрю, как Иван заходит в комнату, закрывает за собой дверь. Вздрагиваю от щелчка. И сразу панические мысли: вдруг Сева не спит? Или проснется? Как я это буду ему объяснять?

– Сева… – тихо хриплю я, беспокойно глядя на закрытую дверь.

– Спит, – коротко отвечает Иван.

Я знаю, что он спит, я сама его укладывала. И лежала рядом, в обнимку, пока он не задышал легко и спокойно. Я бы, наверно, всю ночь так провела, рядом с мужем, но тут в комнату пришел Иван, шагнул к своему спальнику и, глядя мне в глаза, демонстративно стянул через голову футболку…

Я неожиданно задохнулась от невероятного зрелища обнаженной, поросшей темным волосом груди, черного смазанного пятна татуировки на крепком плече, жесткого живота, низко сидящих домашних спортивных штанов…

Моргнула, выплывая из дикого, темного до жути взгляда, вскочила и убежала к себе.

Там бросилась на диван и свернулась в клубочек, закрыв лицо руками. Мое безумие напомнило о себе, настигло.

До этого момента оно спало, полностью убаюканное неожиданно пришедшим в мою жизнь счастьем. И вот сейчас проявилось.

Как мне жить с этим? Как?

Я все сильнее жмурилась, стараясь вытравить из головы образ голой мощной груди, вольного разворота широченных плеч, темного дикого взгляда…

«Я все возьму на себя», – шептал он в последнюю нашу ночь.

Что он возьмет? Что?

Все останется мне. Позор, боль, понимание своего предательства, своей ничтожности, своей слабости. Это все будет моим. Это все будет со мной. Навсегда.

Не знаю, сколько времени я так пролежала, убегая от реальности, но, когда встала и выдохнула… Реальность меня догнала.

Я отступаю назад под внимательным жадным взглядом Ивана, нервно провожу ладонью у горла, проверяя, запахнут ли ворот халата.

Иван тут же послушно смотрит на мою ладонь, глаза еще сильнее темнеют. Я знаю, что он там видит: следы своей несдержанности на скуле и чуть ниже. Мне стыдно от этого. Ему – похоже, совершенно нет.

Сильнее сжимаю ворот халата, делаю еще шаг назад, к окну. Иван отслеживает мои передвижения, словно хищник добычу.

Это пугает. И заставляет дрожать. От страха, конечно же. От неминуемости того, что случится сейчас.

Верней, нет!

Случилось бы!

Но Сева! Сева пришел в себя! И теперь ничего не будет! Я люблю мужа, я всегда его любила! А то, что было, иначе, чем помрачением, и не назвать!

– Хорошо… – хриплю я, – я… Я тоже хочу… Лечь. Устала.

Боже, может он сжалится? Уйдет?

– Я тоже.

Иван проходит в комнату, прямо ко мне, неумолимо, неотвратимо. Страшно. Я вся внутри дрожу, словно былинка на ветру. Унесет сейчас ураганом! Таким знакомым, таким горячим ураганом! Не удержусь!

Иван останавливается прямо напротив, оставляя между нами буквально сантиметров тридцать расстояния. Один момент до рывка. Вперед. С обрыва.

– Я тоже устал, – говорит он, жестко и требовательно глядя в мои глаза, не отпуская, не позволяя отвести взгляд, – обними меня.

– Нет… – не понимаю, каким образом умудряюсь сказать это, возразить. Он так приказывает… Как ночью, совсем недавно. Невозможно сопротивляться стихии. Как мне это удается?

Взгляд не отвожу, сил на такой подвиг нет. А вот голос, на удивление, слушается. И я повторяю: