И всё же мы действительно могли быть знакомы. И он, он и никто иной мог попытаться превратить женщину в птицу — судя по всем обрывкам разговоров, что мне удалось собрать, именно Алариус Мезонтен был достаточно силён магически и достаточно безумен для такого. А моя неуместно всколыхнувшаяся после почти украденного в экипаже поцелуя чувственность выдаёт подобные достаточно безумные сны.

Ресницы точно каменные, никак не получается оторвать их от щёк. А ведь утро явно уже настало. Интересно, кто явится за мной? Орис? Мари? А вдруг они тоже проспали, из-за меня и нас накажут, всех?

Внезапно мне стало стыдно. Управляющий-то уже не молод, а вынужден носиться с какой-то клеймёной девчонкой — то ножи отбирать, то ночами не спать, то от хозяев защищать, то будить. Я сделала еще одно усилие над собой и, наконец-то открыла глаза.

Когда я добралась до столовой, там уже было тихо. Завтрак давно прошёл, обед ещё не начался. Увидев меня, Ана закатила глаза, шумно вздохнула и звякнула тарелкой по столу, но от комментариев воздержалась. Похоже, кроме меня никто не позволил себе валяться в кровати.

Дойдя до кабинета хозяина, я остановилась перед закрытыми дверями. Возможно, Кристем и не заметил моё отсутствие. Возможно, его вообще здесь нет, и он остался у своей невесты — на совместный, почти семейный завтрак на радость матери, медленно перетекающий в обед и ужин. В любом случае, мне нужно принять решение, как себя вести.

Как? Да как обычно. Что еще остаётся.

И всё же руки у меня дрожали. Дверь я открыла, стучать не стала.

Кристем сидел на софе, свежий и бодрый, и занимался крайне важным и ответственным аристократским делом: заплетал довольно хитрым способом длинные цветные пеньковые жгуты в мудрёные косички. Не знаю, каким образом, но жгуты магически зачаровывались, и это было одновременно и развлечением, и магической тренировкой. Я замерла в дверях, глядя на него и поймала себя на том, что… улыбаюсь. Да, я чувствовала ревность. И обиду. И злость — как на него, за то, что позволил мне на что-то надеяться, так и на себя, за то, что не преминула воспользоваться этой возможностью. Но помимо этого… я буквально задохнулась от какой-то щемящей, тоскливой нежности, словно дождалась с войны живого жениха. Или — сына.

Кристем, полностью поглощенный своими косичками, заметил меня не сразу. А когда заметил — тоже улыбнулся, широко и совершенно безоблачно, приложил палец к губам, и продолжил плетение. Я же присела на коврик, обернулась крылом и продолжила на него смотреть.

…а ты еще на что-то жалуешься, Кори. У тебя простая прекрасная жизнь: в то время как Ана потеет над жаркими котлами, а Орис держит в узде сотню-полторы слуг, всячески пытающихся непринуждённо увильнуть от своих непосредственных обязанностей, а про Мари и говорить не приходится, я, проспавшая до полудня, сижу на полу в тёплой тихой комнате и смотрю на красивого человека.

Мечта, а не жизнь.

Полуденное солнце золотит мягкие волосы хозяина. Сосредоточившись на ручной работе, он чуть закусил губу и прищурил один глаз. Тонкие длинные пальцы, узкие кисти. Трость небрежно брошена на пол — вот у кого надо поучиться житейской мудрости. Ее берут, когда нужна, бросают и забывают по сто раз на дню, меняют на лучшую, если предстоит выход "в свет", но её деревянное сердечко не разбивается вдребезги. Она просто выполняет свои обязанности и ничего не ждёт от жизни.

…святые боги, ну и глупости приходят мне в голову.

— Что случилось?

Я вздрагиваю и понимаю, что Кристем уже давно закончил своё магическое жгутирование: сеть из причудливых разноцветных косичек лежит на полу, а сам хозяин смотрит на меня.

— Простите?

— Прощаю. Что у тебя произошло? Ты опоздала.

"К чему, интересно", — чуть не брякнула я, но вовремя сдержалась. Ни одна причина не казалась уважительной, но сказать хоть что-нибудь было нужно. Хозяин вдруг вскочил, сделал пару шагов и опустился рядом со мной.

— Что это?!

Я недоуменно опустила взгляд на собственную руку и увидела расплывшееся пятно крови на рукаве платья.

Боги, ну что же так…

Перед приходом сюда я вырвала очередное предательски прорезавшееся перо, вырвала резко, грубо, и ранка снова начала кровоточить.

— Случайно… — я вру на редкость неубедительно, и хозяин вдруг меняется в лице.

— Раздевайся.

— Вы что? Я не…

— Раздевайся, двадцать шесть, — голос Кристема непривычно тверд. — Живо. Это приказ.

— Не буду.

Глаза хозяина темнеют, опасно, незнакомо. Резкий порыв ветра холодит шею — мой палантин словно засасывается во внезапно возникший справа от меня смерчик. А лицо хозяина каменеет ещё больше — и я вспоминаю, что под платьем левая половина моего тела перетянута бинтами. Вак говорил, шрамы окончательно сойдут только завтра.

— Раздевайся немедленно. Или я сам тебя раздену.

— Невесту свою раздевайте, — медленно говорю я, глядя ему в глаза. — Ой, простите, кажется вы как раз этой ночью этим и занимались? А теперь очередь дошла до меня?