Сейчас по всей Короне зажжены огни – король в замке.

Зря Гудрун боялась, что Хельга не сможет толком одеться и собраться. Когда сестра появилась из своей комнаты и остановилась на лестнице, освещенная огоньками горючих кристаллов, мы все только ахнули восхищенно.

Все было хорошо, все Хельге шло и ее украшало. Платье добротного старинного кроя, цвета затухающего горючего кристалла, с пристойным вырезом. Тонкие кружева подчеркивают белизну рук и шеи. Длинные волосы Хельги зачесаны наверх и искусно уложены, только один тугой локон спускается на плечо. Деревянные резные башмачки выглядывают из-под подола ровно настолько, насколько позволяют приличия. На перекинутой через плечо наискось атласной ленте-перевязи висит шпага – не боевая, тонкая, с золоченой гардой-«корзиной». Украшений немного, но каждый камень, совершенный в виде своем и отделке, стоит гораздо дороже целой шкатулки блескучей ерунды. И агатовый аграф, о котором так беспокоилась Гудрун, не забыт.

– Ой, Хельга, какая же ты красивая!

Чуть разведя руки в стороны и склонив голову набок, Герда мелкими шажками пошла вокруг сестры.

Оле восхищенно ударил кулаком по раскрытой ладони.

– Пусть примерзнет к мостовой лживый язык того, кто осмелится сказать, что дочь Къолей нехороша!

Капитан с галантным поклоном подал сестре руку, и Хельга изящно вложила пальцы в широкую ладонь Свана. Они стояли рядом, смотрели друг на друга, улыбались, и я в который раз подумал, до чего же высокая тонкая дочь вурдов и приземистый коренастый стражник подходят друг другу, до чего же они пара! Пусть злопыхатели сколько угодно твердят, что Хельга сосулька сосулькой, а у Оли вместо мозгов стражнический устав, пусть сплетничают, будто сиволапый капитан корысти ради вперся к вурдам на двор, позарился на немочь бледную, ни одному нормальному мужику не нужную, которую один муж уже бросил, а та и такому рада. Сестре и Свану безразлично, что толкуют о них в городе. Пусть врут, что хотят, правда все равно во взглядах которыми обмениваются эти двое, в улыбках, в прикосновениях рук. В том, как легко прижился Оле в доме Хельги, где все говорит о сестре, ее характере и привычках, все сделано ею или для нее. Любовь Оле и Хельги не пожар, разрушительный и быстротечный, а уютный огонек поставленной на окно лампы, света и тепла которой хватает на всех, и потому она никогда не иссякнет. Хорошо, что они вместе.

Как только наши сели в специально присланную за ними карету и отбыли на Корону, как Герда забросала меня вопросам:

– Ларс, а на бал приглашают только вурдов?

– Приглашают – да. А сопровождающих гости выбирают сами. Даме явиться без сопровождения мужчины, мужа или родственника, неприлично.

– Значит, Оле не вурд, но муж Хельги, потому и пошел на бал?

– Да. Кровь в сестре с замужеством не изменилась. Только это определяет вурда.

– Поэтому Хельга Къоль, а не Сван?

– Нет, просто женщина, способная сама прокормить себя и своих детей, может в браке сохранить девичью фамилию.

– Шпага не будет мешать Хельге танцевать?

– Нет. Как только сестра представится королю, она отдаст шпагу на сбережение специальному лакею.

– Для такого дела нанимают особого человека? Надо же… Как красиво! – теперь Герда подошла к окну и смотрела на возвышающуюся над городом сияющую огнями Корону. – Как бы я хотела там побывать.

– Выйдешь за меня замуж и пойдем.

Ну не хотел я этого говорить, честно! Вернее, хотел, но не сейчас, а года через два и не так.

Минуту мы смотрели друг на друга.

– Никогда не шути так, Ларс Къоль!

Застучали каблуки. Герда убежала в свою комнату и захлопнула дверь.

И что теперь делать?

С расстройства я не придумал ничего умнее, как немедленно бежать за кольцами Хустри, но, уже добравшись до калитки, сообразил, что в это время почтенный Альв Гольст вместе со всеми подмастерьями предельно занят доделкой срочных заказов знати Гехта, и ежели я, как фунс в храм, ввалюсь к нему за бронзовым колечком, то мастер если и оторвется от работы, то для того лишь, чтобы послать меня куда подальше и потом никогда больше на порог не пустит.

Да и Герда… Если я сейчас сунусь к ней с предложением законного ухаживания, она меня просто с лестницы спустит. Чтоб не издевался, придурок. И правильно сделает.

Я еще потоптался у калитки, поругал себя всякими нехорошими словами и вернулся в дом. Из кухни доносился звон посуды.

Хельга всегда говорит: что бы ты ни натворил, не прячься, выясняй отношения сразу.

Герда стояла у стола и, вооружившись двумя вилками, яростно взбивала яичные белки. Она не взглянула на меня, пока я вытаскивал из-под стола табурет и устраивался напротив. Все внимание ее было обращено на месиво, которое упрямо не хотело превращаться в пышную белую пену.

– Ну Герда…

– Никогда не шути так больше, Ларс Къоль, – повторила моя радость, не поднимая глаз.

– Я не шутил.

– Все знают, что вурды не женятся на бедных девушках.

– Я неправильный вурд.

Вилки еще громче зазвенели о края плошки.

– Не взбивается, – посетовала Герда. – Это потому, что сначала надо медленно и осторожно, потом быстрее, а я… Не получится меренга. Пожарить, что ли? Вот будешь теперь есть сладкую яичницу!

– Согласен!

Герда фыркнула и попробовала убрать выбившиеся волосы тыльной стороной ладони. Единственный взбившийся в пену комочек белка тут же оказался у нее на лбу.

– Наши скоро вернутся?

– Так, бал откроется через пару часов, во время Горностая. Пока все гости соберутся, представятся королю… Обычно бал продолжается до рассвета, но Хельга и Оле не любят таких развлечений. Сколько-нибудь потанцуют и тихо сбегут. Думаю, во время Кошки, не позже.

– Время Кошки? – Герда отложила вилки и уселась на табурет. – Это же ночь глубокая. А как же хлына?

– Нет уже никакой хлыны. Один негодяй прикидывался ею, но его поймали и…

– Ой! – Герда в упор уставилась на меня огромными зелеными глазищами. – Человек? Неужели Хельга не догадалась?