Уже представила, как чародейка нахмурится, припомнит моего отца и его деяния и выдаст что-то в духе: «Как же я могла забыть. Тогда да, тебе не стоит приходить в выходные». Но вместо этого я услышала:

– А я Мервидич. Леди Мариска Мервидич. И что? Прятаться всю жизнь из-за того, что за моими предками закрепилась слава черных алхимиков? Дед из-за этого прятался, а после и мать… А мне вот надоело бояться. Не лучше ли найти применение своему дару и наплевать на сплетников и завистников?

В изумлении уставилась на чародейку. Опоздав, я, видимо, пропустила то, как она представилась группе. Но сейчас… Папка с фамилией рода Мервидич стояла у канцлера в кабинете на почетной полке. Не знаю, в курсе ли были мои одногруппники, чья праправнучка ведет у них занятие, все же больше двух столетий прошло с того великого отравления, но я-то была! И с восхищением посмотрела на ту, в чьих жилах текла кровь одного из самых талантливых, пусть и беспринципных, алхимиков в новой мировой истории четырех континентов!

– Ну же?! Присоединишься? – спросила чародейка, испытующе посмотрев на меня.

По-хорошему, надо было бы ответить «нет». По-плохому – сказать то же самое, но грубо. Вот только я не смогла. Вместо этого дипломатично произнесла:

– Можно я подумаю…

– Конечно, – даже не удивилась магесса и… отправила меня до конца занятия разбирать полки в лаборантской.

А что? Зачем будут даром свободные руки простаивать?

В небольшом кабинетике, что примыкал к лаборатории, я шустро расставила пробирки, колбы, реторты по местам, разложила капиллярные трубки, змеевики, пробоотборники и дошла до шкафов с книгами. И только тут оценила все коварство плана леди Мервидич. Потому как на полках стояли такие фолианты, которых и в королевской библиотеке не было! Руки к ним тянулись сами. «Трансагрегатная алхимия. Особенности трансформации материи с использованием магии», «Современная алхимия. Научный взгляд на древние практики», «Алхимия и сыскное дело», «Эликсиры жизни и смерти…» Корешок с последним названием был черным, кожаным, с золотым тиснением. Пальцы сами так и потянулись его погладить и… Я сама не заметила, как с увлечением зачиталась. А во всем виноват автор! Нельзя так художественно описывать историю исцелений и отравлений! Чего только стоила глава по исчезнувшим ядам!

Вот если бы в книге шли не художественные отступления, а сразу формулы, реакции и условия их проведения, я бы точно этот фолиант сразу закрыла. Зуб даю! Только не свой, а Норвиса.

Стоило подумать о напарнике, как я вспомнила, что оставила его в лаборатории. Да и, судя по браслету с камнями, показывавшими время, занятие должно было скоро закончиться, и фолиант следовало поставить на полку. Так что я, скорбно вздохнув, вернула его на место и только тут посмотрела на имя автора: Эдгариус Мервидич.

Удивиться я не успела: звук колокола возвестил об окончании занятия, а вместе с ним и моей передышки. Нужно было поспешить к расписанию, чтобы посмотреть, какая же группа занималась в кабинете номер восемь литеры «эу».

Я вышла из лаборантской, когда мои одногруппники уже собирали вещи. Зомби-крыс сидел в углу клетки и уписывал за обе щеки зеленоватые кристаллы. Похоже, чей-то порошок. Видимо, пасюк для себя решил, что смерть ему уже больше не страшна, в отличие от голода, и потому нажрался впрок тем, что его не убивает.

– Адепты Ривлал, Сьявиль, Плесковор – придете ко мне на пересдачу, – меж тем провозгласила леди, а затем посмотрела на меня и спросила: – Ну, так ты придешь в выходной?

И я неожиданно для себя согласилась. Правда, как только вышла из лаборатории, услышала из сумки возмущенное от напарника:

– Ты с ума сошла! Какая, к рахту, встреча алхимиков утром в выходной!

Виверн негодовал. Он бушевал в сумке и рвался на свободу – высказать мне все, что он думает об одной сумасбродной темной. Мне же не раз и не два пришлось считать до трех, чтобы успокоиться, а затем, игнорируя напарничка, который не на шутку разошелся, поспешить в главный корпус к расписанию.

На улице уже начало вечереть. Солнце только-только стало клониться к горизонту, окрашивая небо в нежные оттенки розового и золотистого. Лучи мягко освещали могучие стволы парковых деревьев, играли в кронах, где зеленые оттенки постепенно уступали место теплым карминовым, мандариновым и медовым, бурым… Ветер, налетая, подхватывал это разноцветье, срывал с ветвей и, как хоругви, нес по брусчатке.

Осень щурилась. Улыбалась. Медленно, но верно разрасталась вширь и ввысь. Меняла все окрест. И на мгновение мне показалось: в этих самых непрерывных метаморфозах и есть постоянство. С запахом упавших яблок и ощущением легкого холодка, который щекочет кожу, с шорохом опада под ногами.

И вот посреди этого умиротворения из ходившей ходуном сумки доносилось грозное:

– И выпусти ты меня отсюда наконец, зараза рыжая! Ты у меня щас так напрашиваешься, что дождешься…

Ну я и не выдержала. Оглянулась, убедившись, что никого поблизости нет, и… не только открыла сумку, но и высадила из нее виверна. Хватит с меня его воплей!

Поставила Норса на траву и руками еще помахала в жесте «кыш отсюда».

Но химериус и не подумал уходить.

– Эй! Ты чего?! – изумился он.