Фру Изольда была немногословна. Окаменело ее горе, и сжалось сердце от потерянной надежды найти дочь живой. Она не могла ничего вспомнить. Язык заплетался, как у пьяной. Родители готовы винить любого, кто может быть причастен – в горе не бывает непричастных.

Священник попросился в комнату Олины, но мать воспротивилась этому. Особенно решительно она отвергла его предложение осмотреть комнату в ее присутствии. Он пытался узнать, что Олина рассказывала, с кем уходила на прогулки, но мать отвечала, что у девушки было много подруг.

Уже в спину уходящему священнику она вдруг заявила:

– Вы уже приходили к Олине…

– Что? – он сразу остановился, но не поворачивался к ней.

– Вы были у нас и разговаривали с ней, вон там, – она показала рукой куда-тов сторону. – Почему Вы об этом не вспоминаете? У Вас, что? Память отшибло?

– Я только исповедовал Олину в церкви – у вас я никогда не был.

– О-о! Странно слышать мне от Вас такие слова. Ну все – идите. Бог Вам судья.

Он оглянулся на несчастную женщину, перекрестил ее, и пошел быстрым шагом прочь.

Той же ночью народ вышел в свой факельный поход. К ним присоединили отряд солдат. Люди прочесали лес, но ни людей-волков, ни их логова не обнаружили.

День, яркий и свежий, переливает солнечное золото по веткам берез. Сад утопает в роскошном цветении. Стоит райская тишина. В это весеннее блаженство случайной птицей залетает звонкий девичий смех.

Между яблонь кружится девушка в тонком платье. Она зовет кого-то, тихо-тихо. Голос – будто не голос, а птичье пение, кажется знакомым священнику, вот девичьи руки уже обвились вокруг его головы. Пара кружится, то ли кружится цветущий сад? Все покрыто яблоневым цветом – не отличить деревьев от людей.

– Смотри на меня, я раздета твоими руками. Прячься со мной. Мои волосы – твой кров. Мои губы – твой хлеб. Мое тело – твоя земля. Мои глаза – твое небо. Моя душа – твой Бог…

Он молчит, восхищенно глядя на нее:

– Нет, нет. Не заменит женщина Бога, – это говорят его глаза.

– А может женщина – это и есть Бог на земле? Женщину можно любить как Бога и больше чем Бога.

Они продолжают кружиться. Но вот он кружится один, вцепившись руками в пустоту…

Льется невидимый дождь. Перекрестив руки, девушка стягивает через голову мокрое платье. И он узнает в ней Кристину. Мокренькая, дрожащая, она залазит в пустую бочку, наполненную до краев студенистым соком. Он черпает его пригоршнями и пьет. Она окунается с головой и раскрывает глаза. Ему видны ее глаза. Она смотрит из бочки на небо. И он целует поверхность, позволяющую увидеть эти глаза. Дождь обретает видимость и каждая капля приносит наслаждение. Дождь белеет и сыпется яблоневым цветом и покрывает волосы и лица лепестками цветов. Лепестки текут вместе с каплями сока. И снова глаза! Но! Сколько страдания и упрека спрятано в этих глазах! Он трусливо прячется от них, но в ладонях не находит спасения. Его руки сползают с лица – перед ним всплывает головка ребенка, какой-то маленькой девочки, чьи волосы расплываются, закрывая всю поверхность бочки. Голова поворачивается – на него в упор смотрит Олина, она не пропадала, она живет в саду.

А – а – а – а – а – а – а – а – а! – доносится из леса крик Кристины. Он оборачивается на крик и бежит туда, откуда он послышался, бежит, сначала робко, поджимая колени, потом все увереннее и тверже. Вдвоем с Кристиной они стремительно плывут по высоким зарослям травы. Бросаются в самую гущу, разгребая волны. Они амфибии, обезумевшие от потери земных притяжений…

Он проснулся, с горечью осознавая, что все привиделось во сне. Глупо пытаться заснуть еще, чтобы вернуться к утраченному. Еще глупее молиться Богу, когда хочешь женщину. Он встал, пошлепал босыми ногами к камину, оставляя за собой грязный след. Ноги опять оказались испачканными в земле. Было ясно – он бродит во сне, сам или кто-то ведет. Скорее второе.

…Он не помнил, шел по земле или летел. Он нырнул с обрыва в холодные утренние воды озера, и не хотел всплывать на поверхность. Но, не поддавшись этому легкому влечению смерти – вынырнул из воды и поплыл к другому берегу. Дышалось на редкость легко. Подземные воды обдавали тело ледяными потоками. Плыть обратно, впереди водоросли – можно запутаться в них – поплыл в сторону… И тогда он увидел ее глаза, под водой. И медузой надувшееся красное платье. Он выплыл на поверхность, жадно вдыхая воздух! Это не сон!

Выбравшись на берег, он упал и схватился за голову. Там мертвое тело девушки. Не могло быть никакого наваждения. В голове промелькнули черные фигуры людей в мантиях и сутанах, их суета у костра, выжженная земля вокруг, дикие крики, кровь, огонь, и все без лиц, лица спрятаны за капюшонами и лишь у одного, стоящего спиной, вместо затылка – козлиная маска.

Смерть кругом. Он вытащил ее на берег, вместе с веревкой, опутавшей шею. Он помолился за ее душу.

Он был тогда на поляне и должен был ее спасти. Теперь не мог сдержать себя – катался, как медведь, ужаленный пчелами, по земле, и бился о землю, как рыба пойманная в сети. Он выл как проклятый под воротами людского отчуждения. Он хватал землю, не в силах унять свои порывы. Он вопрошал к Богу раскрыть ему глаза. Он не услышал слов Спасителя…

Сомнений быть не могло – Олина погибла! Старуха вернула ее, но мертвой. Девушка никогда не назовет имя своего мучителя. Глаза ее видели того, кто принес смерть и тех, кто знает пришельца.

Как были бесконечно длинны ее волосы, распустившиеся водорослями по дну, но как коротка ее земная жизнь.

Что мог он сделать? Он пытался разгадать причины зла, но Сатана всегда опережал. Он вспомнил кровавую надпись на стене дома: «Solve et Coagula», с древних языков она означала: «Растворяй и сгущай». Еще предстояло найти ключ к этому шифру. Ключ к пониманию того, что его ждет…