Иммодиос снова моргнул, затем усилием воли повернул брашпиль. Для дистанции в полтора фарлонга требовалось пятнадцать оборотов колеса; большее количество намотало бы веревки слишком туго и отправило бы дротик слишком далеко, в то время как меньшее - и он не долетел бы. Деревянная рама катапульты заскрипела под усилием натяжения мотков веревки.

Метатель дротиков указал не совсем в нужном направлении. Маниакес использовал пику, чтобы направить ее в сторону Чикаса. Он проверил прицел с помощью двух штифтов, вбитых в раму параллельно пазу. Все еще не совсем верно. Он повернул двигатель еще немного рукояткой, затем удовлетворенно хмыкнул. Тикас не обращал внимания на активность на стене. Он указывал на что-то на уровне земли, на что-то, чему кубраты уделяли пристальное внимание. Маниакес надеялся, что они продолжат уделять этому пристальное внимание. Он посмотрел на Иммодиоса. "Мы готовы?"

"Да, ваше величество, я полагаю, что мы осаждены", - ответил мрачный офицер.

Маниакес взял деревянный молоток и резко нажал на спусковой крючок. Это высвободило метательные рычаги, которые дернулись вперед, отправляя дротик в путь. Двигатель, приводивший его в движение, взбрыкнул, как дикий осел. Половина рамы подбросило в воздух. Мгновение спустя она рухнула обратно на дорожку. Дротик полетел прямо к Чикасу, быстрее и по более плоской траектории, чем любой лучник смог бы пустить стрелу. "Я думаю, мы собираемся..." голос Маниакеса повысился от волнения.

Кубрати шагнул перед видессианским отступником. Кочевник, должно быть, заметил дротик, потому что широко раскинул руки за мгновение до того, как тот поразил его. Прежде чем у него появился шанс сделать что-то еще, он сам был отброшен в сторону ужасным ударом.

"Глупый болван", - прорычал Маниакес. "На лед с ним - я хотел Тзикаса". Он схватил другой дротик и вонзил его в желоб катапульты.

Слишком поздно. Даже когда он и Иммодиос работали с лебедками по обе стороны от двигателя, он знал, что было слишком поздно. Тикас и кубраты разбежались, все, кроме несчастного парня, которого сразил дротик. Он лежал там, где упал, как таракан, на которого наступил ботинок.

Маниакес послал второй дротик, просвистевший в воздухе. Он почти сбил с ног другого кочевника и промахнулся не более чем в десяти-двенадцати футах от Тикаса. Предатель продолжал наступать, пока не оказался вне досягаемости орудий на стене. Он прекрасно знал, как далеко они могут забросить. Он должен был бы, с горечью подумал Маниакес.

"Близко", - сказал Иммодиос.

"Близко, да", - ответил Маниакес. "Близко - этого недостаточно. Я хотел его смерти. Я думал, что поймал его. Немного удачи..." Он покачал головой. Он не видел многого из этого за время своего правления, и все, что у него было, ему пришлось создавать самому. Своевременная ошибка врага, по-настоящему важное макуранское сообщение, попавшее в его руки… следующий раз, когда он увидит что-то подобное, будет первым.

"Интересно, что этот предатель показывал кубратам", - заметил Иммодиос.

"Понятия не имею", - сказал Маниакес. "Мне тоже все равно. Проблема в том, что он все еще может показать им это, когда захочет, что бы это ни было. Он бы ничего им не показал, если бы не этот жалкий кочевник, да хранит его Скотос навеки ". То, что кубрати заплатил жизнью за то, что оказался не в том месте в неподходящее время, показалось Маниакесу недостаточным наказанием.

Иммодиос настаивал: "Что Тикас знает о том, как построены городские стены?"

"Довольно много, к несчастью для нас", - ответил Маниакес. "Однако он не собирается подходить достаточно близко, чтобы использовать все, что он знает, если мне есть что сказать по этому поводу".

Но много ли он мог рассказать об этом? Иммодиос, будучи бдительным, остроглазым и бывшим коллегой Чикаса, распознал предателя с большого расстояния. Сколько других офицеров, вероятно, сделают то же самое завтра, или послезавтра, или через неделю? Чем дольше Маниакес думал об этом, тем меньше ему нравился ответ, к которому он пришел.

Что бы ни знал Тикас, у него, вероятно, был шанс показать это людям, которых он теперь называл своими друзьями ... если только он не решит предать их снова. Если Тзикас сделает это, решил Маниакес, он примет его с распростертыми объятиями. И если это не было показателем его собственного отчаяния, он не знал, что было.

Наблюдать, как растут осадные башни кубратов, украшенные шкурами и щитами поверх них, было почти то же самое, что наблюдать, как молодые побеги пускают листочки, когда весна уступает место лету. Маниакес обнаружил только два отличия: башни росли быстрее, чем любые саженцы, и они становились уродливее по мере приближения к завершению, когда листья делали деревья красивее.

Кубраты вели всю осаду более методично, чем Маниакес мог предположить до ее начала. Он приписывал это - или, скорее, винил в этом - макуранцам, которых моноксилы кочевников контрабандой доставили из западных земель. Абивард и его офицеры знали терпение и его применение.

Находясь вне досягаемости видессианских стрел, дротиков или брошенных камней, кубраты практиковались в забирании на свои осадные башни и взбирались по деревянным лестницам, которые сами сделали. Они также практиковались в перемещении неуклюжих сооружений с помощью лошадей и мулов на веревках, а затем с помощью людей внутри башен.