— Если я сейчас захочу, чтобы вас без суда и следствия расстреляли, это было бы справедливо? — обернувшись к заключенному, она заметила, что он успел переместиться и уже стоял вплотную к ее столу.

— За справедливость здесь отвечаете вы! — Он в упор глядел на нее близорукими светлыми глазами. — А почему вы, кстати, так нервничаете? Вы никогда не встречались с энергетическими вампирами? И кто они, по-вашему, эти вампиры?

Она хотела позвать Василия, но тут заметила, что заключенного клинит на один бок, вероятно, связанные руки доставляли мучения его искривленному позвоночнику.

Самоварова подумала, что будет правильным сказать дежурному, чтобы он нашел в подсобке подходящую по размеру палку, на которую заключенный мог бы опираться при ходьбе по камере, но потом все же решила не проявлять к возможному убийце милосердия.

— Те, кто питает себя чужой энергией.

— Вы полагаете, что вампиры настолько тупы, что не в состоянии обеспечить себя сами?

– Скорее ленивы и озлоблены на весь мир. Злоба забирает у них энергию, они пусты, и потому им необходимо подпитываться неестественным путем.

— А бывает естественный?

— Мы все изначально самовосполняемы. Здоровой личности не нужен донор.

— А что же ей нужно? — ехидно спросил заключенный.

«Отдать кому-то любовь», — едва не сказала она вслух.

Ей вдруг вспомнилась одна коллега.

Каким-то чудом эта, на первый взгляд, мало приспособленная к реалиям жизни одинокая женщина продержалась в ведомственном архиве года два. Устроили ее по блату, сорокалетняя дама была чьей-то родственницей. Дама была приветлива с виду, но часто ныла, незаметно сводя любой разговор к своим проблемам: зарплата маленькая, работы много, мужчины грубы, а женщины завистливы. Коллега была начитана и вовсе не глупа, и как-то незаметно Самоварова с ней сблизилась. Иногда они ходили в театр, иногда — в кафе.

За милой внешностью скрывались острые зубки — всякий раз, пообщавшись с ней, Варвара Сергеевна узнавала про вышестоящее начальство и сотрудников родного отделения столько, что материала на каждого хватило бы как минимум на драматичный рассказ, а то и на целую пьесу. Сама не понимая, как впуталась в эту «дружбу», Самоварова все чаще ловила себя на мысли, что после расставания с приятельницей испытывает жгучее чувство вины.

Спеша домой к дочери, думала о том, как не повезло подруге — ее никто не ждал, в той квартире не было даже кошки, а злобный сосед содержал свору таких же злобных собак. Варвара начинала свое утро с того, что машинально прикидывала — с кем могла бы познакомить эту перезрелую и тонко ощущающую любую жизненную несправедливость женщину.

Дошло до того, что она стала заводить разговор об этом с Никитиным. Не на работе, конечно, но, когда они оставались одни, она частенько, в игривой форме, просила любовника, рассыпаясь в нарочитых, по поводу дамы, восторгах, подстроить визит в архив какого-нибудь перспективного холостяка.

У Сергея подобные разговоры вызывали раздражение.

Вскоре Варвара Сергеевна стала постоянно ощущать вечерами усталость, а приятельница взяла в привычку названивать и на служебный, и на домашний. После ее назойливого тонкоголосого щебетания, незаметно переходившего с текущих новостей на очередные разоблачения, Самоварова все сильнее ощущала необъяснимое, но цепкое чувство вины, которое ее обессиливало настолько, что она едва заставляла себя закончить домашние дела.

Потом все чаще стала болеть, вначале она сама, а потом и Анька.

Бесконечные сезонные вирусы, принесенные дочерью из школы, непрекращающаяся ломота в пояснице, которую Варвара Сергеевна упрямо списывала на кабинетную работу, ошпаренный неясно как палец и постоянно хлюпающий нос — все эти проблемы разом прекратились, как только приятельница, встретив наконец «мужчину мечты», резко сократила общение.

Встречались они теперь только по работе, когда Самоварова отправлялась в архив. Естественно, та сразу похвасталась новым статусом — любимой и любящей женщины. Вот только ее избранник оказался женатым, да еще и отцом маленького ребенка.

Ломая руки в экстазе, дама убеждала не столько Варвару, сколько, видимо, саму себя в том, что внезапная встреча с загадочным (имени она не называла) мужчиной — это судьба, и что их взаимное чувство ниспослано свыше.

Вскоре женатик бросил свою законную с ребенком и перебрался на квартиру к любовнице, о чем та радостно известила Самоварову, не забыв подчеркнуть, что пока еще только гражданский муж моложе ее на пять лет. Об этом были осведомлены и другие сотрудницы отделения — выяснилось, что разлучница поддерживала отношения со многими.

Дошел слух и до Никитина, но он лишь брезгливо поморщился, а примерно через месяц сообщил, что избранник ее архивной приятельницы, Андрей Павлович Носов, который занимал хорошую должность в прокуратуре, повесился на кухне собственной квартиры, в которой до недавнего времени проживал с женой и двухлетним ребенком.

Самоварову сковал ужас — как раз в этот день, как назло, ей нужно было в архив.

Дверь в кабинет дамы была приоткрыта, но, в нарушение должностной инструкции, там никого не было. Недавно приклеенные канцелярским клеем листочки-напоминания на белой кафельной плитке двадцать на двадцать, замызганный временем потертый телефонный аппарат, выдвинутый на середину рабочего стола, тяжелый запах дефицитных «Magie noire», раскрытая тетрадь учета посетителей — все говорило о том, что архивариус была где-то рядом.