Матросова что-то с жаром говорила о современных театральных постановках, а в сознании Самоваровой оседали лишь ключевые слова — «антреприза», «смотрибельность», «окупаемость», «актуальность», «парадигма».

— Такие сюжеты сейчас и нужны, — с трудом вспомнив свою последнюю фразу, промямлила Самоварова. — Вы, кстати, в Питере родились?

У нее от тихой паники взмок затылок.

Город определенно был напичкан тревогой.

«Паранойя. Возрастная. Один из факторов — профессиональная деформация личности. Частый симптом — мания преследования».

— Нет. Я родилась в Сибири. Что с вами? Вы поменялись в лице. Это что, преступление, сибирячке переехать в Питер? Сейчас я живу на два города, с Москвой у меня тоже многое связано, я здесь училась, какое-то время работала, здесь в первый раз вышла замуж…

Что-то смекнув, Матросова повернулась в ту сторону, куда снова напряженно вглядывалась Варвара Сергеевна. Как только она это сделала, человек двинулся с места и, сделав неясно кому адресованный, похожий на приветствие жест, обойдя шумную компанию, поспешил по улице прочь.

«Нет никаких оснований полагать, что год назад у дома, у поликлиники и на той неделе у дома Аньки я видела того же человека. А того, что сейчас пялился на нас, я не смогла бы писать, даже приблизительно. Он немолодой, сутуловатый, вот и все».

— Вы что, кого-то в этом городе потеряли? У вас еще вчера в театре было такое пытливое лицо, как… — пыталась подобрать нужное слово Матросова.

— Как у ищейки? — кисло улыбнулась Самоварова.

Вдруг ставший прохладным и таким глубоким, что его хотелось выпить залпом, воздух октября, сбил с лица блогерши выражение скучающей всезнайки.

Если бы не дурно сделанные губы, ее можно было бы назвать красиво стареющей городской сумасшедшей, усмехнулась про себя Самоварова.

— Потерять можно то, что тебе принадлежит. Но случаются в жизни события, когда разумное отодвигается в сторону и происходит фатальное, неизбежное. Совсем как в спектакле.

— Вот только в жизни похмельное утро, когда мораль раскачивает качели и не дает возможности договориться с собой, не проглатывается динамичным сюжетом, а остается единственным, что у тебя есть, — неожиданно к месту подхватила Матросова.

— И тогда психика, стоящая на страже, выкидывает самые причудливые фортели. Она стирает ластиком первый слой в сознании, но то, что уже написано, написано навсегда.

— Браво! — сочно подытожила блогерша. — Две умудренные опытом кумушки беседуют в прямом эфире о несбыточном. Немного цинизма, приправленного романтикой, и куча слов ни о чем…

— Перестаньте! — поморщилась Самоварова. — Слова ни о чем уже закончились. Лучше зарабатывайте на рекламе в программе о поиске родственников.

— Спасибо за совет! — ввернула Матросова ровно тем же тоном, каким ответила ей несколько дней назад Варвара Сергеевна в очереди в архивное окно.

Светофор зажегся зеленым, по переходу засеменили люди.

— Хотите поделиться чем-то личным… но боитесь, что не пойму? — вдруг просто и серьезно спросила Виктория Андреевна.

— Возможно.

Самоварова уставилась поверх ограды на подсвеченный фонарями голубой фасад особняка. Свет фонарей падал жолтым, именно «жолтым» как у Достоевского, растревоженным цветом. В сущности, ей нечего было сказать, и она понимала, что выглядит глупо. Встречаться с блогершей она больше не планировала и потому подавляла в себе желание сболтнуть лишнее.

— Вы когда-то совершили низкий поступок и это произошло здесь, в столице?

Эта женщина оказалась прозорливее, чем предполагала Варвара Сергеевна.

— Низкий… не уверена. В том-то и беда, что не помню.

Матросова неожиданно ласково рассмеялась:

— Не дрейфьте. И у меня частенько что-то подобное бывает. Такую, бывает, хрень в ночи вспомнишь, что только поражаешься — неужели это было со мной?! И гонишь, гонишь от себя, а хрень, что комар, жужжит где-то над ухом, никак не прихлопнуть! Еще беда с фамилиями… актера ли какого, забытого коллеги, не важно. Прицепится — и не отгонишь. Вот какое мне дело до этой фамилии? Фамилии того, кто никак и ни в чем не может повлиять на мою текущую жизнь. А я ворочаюсь, уснуть не могу.

— На фамилии у меня как раз отличная память.

Самоварова не в силах была оторвать взгляд от того места, где минутами ранее стоял незнакомец. Ей хотелось броситься за ним следом, безошибочно отыскать в толпе, сорвать с него капюшон и тем самым выбить почву из-под ног.

— Не помним мы ровно то, что не хотим помнить, то, что больно или стыдно вспоминать, — продолжала трещать Матросова. — С другой стороны, с этой коварной памятью не все так линейно. Несколько лет назад в моей жизни случилась одна история. Поехала с институтской подружкой на десять дней в Турцию. После моего переезда в Питер мы поддерживали отношения на расстоянии, виделись не чаще, чем раз в полгода, когда я приезжала в Москву: ходили по выставкам и театрам. Обе этой дружбой дорожили как формой, а содержания, как оказалось, в ней давно уже не было.