— Варь, ты кого сейчас и в чем убеждаешь? — издевательски перебил Никитин. — Если человек решил заняться поиском, требующим такого количества телодвижений, не думаю, чтобы он был столь поверхностным.

— Я тебя очень прошу, — цедила слова Самоварова, — разузнай по своим связям все, что можно. Узнай, были ли у моего деда, помимо отца, другие дети…

— Только за этим и звонишь?

«Нет, блин, в любви тебе признаться!»

Глубоко вдохнув-выдохнув, она ядовито ответила:

— Представь себе, за этим. У нас разве было принято звонить друг другу по всяким пустякам? — не удержалась она и тут же себя за это возненавидела. — Данные отца и деда пришлю. Но если тебе это сложно, я найду, куда обратиться… — заранее обиделась она. — Просто пока я в Москве, мне хотелось узнать про нее хоть что-нибудь.

— Хорошо, — проигнорировал ее претензию и неприятный тон полковник. — После смерти деда никто не претендовал на его квартиру?

— Нет. Она осталась отцу. Он ее продал, часть денег отдал мне.

— Тогда, вероятнее всего, сотрудница ошиблась и дала посетительнице не то дело.

— А если… если не ошиблась… Для чего ему нужно было скрывать? Ты можешь как мужчина попытаться смоделировать?

На другом конце связи не то шумели дети, не то шаловливый южный ветер. И ему что-то отвечали уставшие за лето птицы. Смоделировать полковник не смог даже их затянувшийся до неприличия роман.

— Причина в матери ребенка, — после длинной паузы отозвался полковник. — Она могла оказаться в его жизни случайной. Дед не знал, как объяснить это твоему отцу.

— Какая-то дикая мелодрама… Это так не вяжется с его образом и моими о нем воспоминаниями.

— Проверим! — ухнул в самое ухо Никитин. — Самому интересно стало. Целую, вредина. Конец связи.

Со вчерашнего дня доктор не отвечал на звонки и сообщения. Такого у них еще не случалось. Валера был педантичен и пунктуален до тошноты, и это часто являлось причиной мелких ссор. Трехминутное опоздание жены способно было вывести его из равновесия, а если он сам задерживался хотя бы на пять минут, всегда об этом предупреждал.

Объяснить подобное можно было только чрезмерной, а скорее какой-то неожиданной загруженностью — или внезапно нарушенной связью. Во время последнего разговора доктор сетовал, что в пансионате, где проходил семинар, сотовая связь крайне плохая, и просил связываться с ним через инет. Вариант «влюбился и забыл» был уж совсем из области фантастики, но чем лукавый не шутит…

Запрещая себе волноваться за мужа, а также предаваться своему любимому занятию — додумывать, Варвара Сергеевна с головой погрузилась в чтение документов.

Личное дело полковника Самоварова читалось как увлекательная книга, а уточнить детали помогли тщательные поиски в интернете и копание в собственной памяти, разбуженной потоком всколыхнувшей эмоции информации.

Фотографии пожелтевших до цвета горчицы листов аттестации, характеристик, докладных записок и справок, испещренные разными почерками, включая аккуратный и почти без наклона почерк деда, очень похожий на ее собственный; страницы, отпечатанные на машинке, листались и увеличивались на мониторе ноутбука.

Составляя на основании полученной информации досье, Самоварова, испытывая то гордость, то горькую подавленность, почти до утра просидела за изучением добытых документов, забыв про сон и даже про свои папиросы. Она и про Лаврентия забыла. Но пес как будто почуял, каким важным было то, что она переживала, и стоически перенес заточение в чужой маленькой комнатке, наполненной чужими непонятными запахами.

Ее основные вопросы, касавшиеся биографии деда, были исчерпаны. Но появились новые — о том, что было между строк, что наполняло смыслом жизнь Егора Константиновича, какой была его мотивация в разные ее периоды. Самые важные, самые сложные вопросы, ответы на которые даже по отношению к живому человеку так трудно сформулировать…Подобно разбуженной мошкаре, они хаотично вылетали из скупых казенных строк, за которыми заново рождалась удивительная судьба.

В какой-то момент усталость взяла свое, и Варвара Сергеевна задремала, сидя за узким неудобным гостиничным столиком, уронив голову на руки. Очнулась она уже в наспех разобранной постели от настойчивого поскуливания Лаврентия.

— Погоди, милый, сейчас пойдем, — извиняясь перед истомившимся другом, пролепетала она.

Вздохнув, пес направился к двери и лег.

«Твое сейчас — это еще минимум полчаса, — ворчливо думал он. — Как же вы любите бросать слова на ветер! Даже лучшие из вас этим то и дело грешат. Высший разум дал не нам, а вам такую роскошь, как слово, а вы обратили этот дар себе в наказание».

Отворчавшись, Лаврентий вспомнил сначала про любимую и недосягаемую сейчас Лапушку, а затем про свою исключительную миссию. И терпеливо стиснул зубы.

Черный всадник был уже близко. Он успел выяснить про хозяйку все, что требовалось для его мрачной мести.

Тем временем Варвара Сергеевна, так толком и не проснувшись, снова провалилась в сон.

Поезда проходили чаще.

Они везли в столицу раненых, а следовавшие в обратном направлении — боеприпасы. По интенсивности движения можно было понять обстановку на фронте — она оставалась напряженной. Телеграммы из столицы доходили редко, никаких распоряжений по поводу «особенного» заключенного Самоварова так и не получила.