– Подойдите поближе, птички. Я не люблю громкие голоса и не хочу повышать свой, – богиня кивнула смертным.

Кейфл смотрел на неё напряжённо, но всё же шагнул вперёд. Атсу последовал за ним. Не решившись противиться, Ифе последовала примеру своих спутников и подошла ближе.

Запах гниения возле Нефтиды, к удивлению душ, рассеивался.

– Какие они хорошие, – снова улыбнулась она. – Оставите их мне?

«Что?!» Кейфл поперхнулся, оборачиваясь к богам.

– Нет, – отрезал Анубис, впервые, с момента прихода к вилле, с нотками стали в голосе.

– Жаль. Ни праздника, ни-че-го, – тяжело вздохнула Нефтида. – Я люблю праздники, потому что это единственное время, когда я могу появляться пред ликом Царя Богов. Понимаете, я когда-то послушалась своего слабого сердца. И чтобы добиться внимания сиятельного, властного, вечного…

Она назвала ещё с десяток восторженных описаний, явно относившихся, по её мнению, к Осирису. Тряхнув головой, Нефтида пробормотала:

– Так, на чём я остановилась? Ах, да! Моя ошибка. Я приняла облик нашей Царицы и предстала перед Царём. Он так её любит! И меня любил в те краткие мгновения.

Ифе бросила быстрый взгляд на Анубиса. Его лицо было бесстрастным, но он, очевидно, избегал смотреть на мать.

– Обман бы не раскрылся! Я молча продолжила бы хранить в памяти время, проведённое в объятиях Царя. Но появился Инпу… И всё раскрылось. Конечно, такой сильный мальчик мог быть сыном только Осириса! – Нефтида рассмеялась так же меланхолично, как говорила. – Ох и гневалась же Царица! Изгнала меня, а я смиренно отдала силы, найдя покой здесь. Мало кто из богов знал истину о моём затворничестве, посему Царём и Царицей было решено призывать меня хотя бы на празднества, чтобы никто ничего дурного не подумал.

«Как странно звучит её рассказ, – думала аментет. – Будто в нём не хватает осколков. Всё окутано медлительностью. Спутано».

Сет стоял, скрестив руки на груди и, когда Нефтида завершила рассказ, мягко улыбнулся.

– Конечно, всё так и было.

Ложь бога была безыскусной – Ифе не составило никакого труда распознать её. Но Анубис… Девушка взглянула на него, ища хоть какую-то эмоцию, хоть намёк на согласие с Сетом или Нефтидой.

Каратель смотрел точно перед собой. На первый взгляд, он был совершенно спокоен, однако аментет уже успела узнать некоторые повадки бога и видела что вены на его руке, сжимающей посох, вздулись от напряжения. «О чём вы думаете?» – жаждала узнать она, но проникнуть в мысли Анубиса, как он проникал в её, конечно же, не могла.

Быть может, то было к лучшему. Ведь бог не мог позволить себе быть слабым ни в чьих глазах, а в воспоминаниях именно слабость шла с ним рука об руку.

Боги отличались от смертных многим, и эти отличия становились очевидны с самого рождения. Например, бессмертные создания помнили всё, что с ними происходило даже в момент появления на свет.

Анубис не был исключением. Он знал, что родился под тёмным небом Дуата в гниющем полупустом саду.

– Зачем ты это сделал?! Всё могло быть так хорошо! Я была бы счастлива, просто вспоминая о нём! И никто бы не узнал, но ты… – гневные крики матери были первым, что он услышал. – Ты всё испортил!

Способность говорить новорождённый бог ещё не обрёл, только познавая свою сущность, но он точно знал, что его рождение от него никак не зависело. Он ничего не делал. Его появление было волей мироздания.

– Ненавижу тебя! – рычала женщина.

Её руки были холодными, а дыхание удушливо сладким.

Следующим, что запомнило только что явившееся в мир божество, была вода. Она заливалась в глаза, рот, уши, нос. Он ещё не знал, что ему не нужно было дышать, не знал, насколько велика его сила.

Бог осознавал одно: мать пыталась утопить того, кого ещё недавно исторгла из своего тела.

– Сгинь! Сгинь! – плакала она. – Мой мальчик, прости меня… Прости!

И вот, он снова мог дышать. Женщина со сладким дыханием прижимала его к груди, извиняясь за то, что пыталась совершить. Она целовала его щёки, помогала исторгнуть воду, попавшую в горло, а затем… Снова окунала в Хапи.

– Нет! Нет, прости, я не могу! Ты – обуза! Ты мне не нужен! Прости…

Конечно, он не мог умереть так, как это случилось бы с обычным младенцем, и богиня тоже поняла это довольно быстро. Она оставила его на берегу реки Хапи, скрыв камышами.