– Да-да… ты права. Просто вот иногда хочется быть каким-нибудь хлебопашцем или делать полжизни кувшины, а другую половину – чашки, и не думаешь ты глобально о том, что происходит, и не тревожат тебя мысли о стране.

Мэриет захихикала:

– Что вы, Лорд. Как раз таки ремесленники и хлебопашцы больше всего думают о стране! Да, они совсем ничего не могут в ней изменить, но именно на них изменения сказываются больше всего.

– Тогда какой прок им от этих мыслей? Тревога одна, да и только. Вот суждено если тебе обратиться вампиром, не забиваешь себе голову и обращаешься. А у нас вот еще есть возможность НЕ умереть, оттого и горестно мне, что приходится эти проблемы решать, а не просто ждать своей участи. Как Крау, например.

– Думаете, ему было легко?

– Разумеется нет. Но вот мне бы на его месте было бы легко. Он хоть и говорил, что всегда был фаталистом, в душе же всегда возлагал на человека огромную ответственность за выбор. А я вот – настоящий фаталист, исконный.

– Тогда почему вы сопротивляетесь Подиуму? Почему просто не сдадитесь?

– Я думаю, что судьба очень субъективна. И мне моя судьба говорит, что мне суждено весь этот сброд повесить, как предателей своего народа. И я намерен попытаться.

– Тогда я с вами. Я насмотрелась на казни в детстве, но казнь повинных в смерти господина Крау я еще стерплю.

– Где же ты жила, раз видела столько смертей?

– Мой отец был палачом Шордана в те времена, когда войска вошли в Ритонию. Он брал меня с собой каждый раз… Хотел приучить к тому, что жестокость в нашем мире нормальна. Что есть люди достойные смерти. Честно говоря, этого я так и не поняла. Чудовищно, что кто-то вот так просто решает жить кому-то или умереть. Но если вы верите в судьбу, то, наверное, для вас эта мысль не так страшна.

– Пожалуй. Но я тебя понимаю, - Рэдонель приобнял девушку и погладил ее по плечу, по-дружески, нежно, без интимного подтекста, - Есть в тебе какой-то притягательный свет… Будь осторожна, когда все начнется. Я читаю книгу своей судьбы, и в ней написано, что, если Мэриет будет себя беречь, наши пути вновь пересекутся.

Аккуратное, мягкое тепло охватило ее душу и тело.

– Так-так-так… не порядок. Почему Ларун спит? Я тебя вроде следить за ними поставил, как надзирателя, чтобы работали, а не как воспитателя, чтобы детки вовремя ложились спать!

– Но… Сэр! Он уже вторую ночь без передыху… - ответил солдат с красной повязкой на предплечье.

– Он сам вызвался! А значит заявил – «на меня можно положиться!»

– Понимаю, лорд Рэдонель…

– На ночь остаешься без излишеств. Никакого тебе чая и никакого пирога.

– Понял. Исправлюсь.

– Вы так жестоки, сэр! – пошутила Мэриет, - Никакого пирога и чая…

Рэдонель сначала обозлился на нее, но быстро понял - только что она впервые сделала рядом с ним нечто, не входящее в ее обязанности. А потому просто решил посмеяться.

Так бывает. Иногда просто нужно посмеяться. И страхи уйдут, и время покажется сладким, как десерт.

***

Рьяма пыталась дотянуться до верхней полки книжного шкафа. Пальцы, едва-едва касались кончика книги на стеллаже с любовными романами.

– Дура, возьми уже стремянку, - прошептала Мартин.

– Что? Я тебя не слышу, начни уже рот открывать, когда говоришь! И сама ты дура!

Мартин перелистнула страницу. В ее руках были «Размышления о кризисе и войне».

– В библиотеке нужно говорить шепотом. Нас воспитывали одни и те же родители, но иногда мне кажется, что тебя все же где-то на рынке подобрали.

Рьяма подпрыгнула и ухватилась за книгу. На обложке красовалась ажурная надпись: «Принцы города ветров». В следующую секунду редкий романтический экземпляр угодил Мартин в грудь.

– Ах ты сука! Ты что творишь?!

– Тиш-ш-ше, - прошипела Рьяма, - в библиотеке нужно базарить шепотом.

Мартин озорно улыбнулась и «Размышления о кризисе… и чем-то там еще…» быстро превратились в «размышления о разбитом лице заносчивой младшей сестры». Девушка сорвалась с места и мгновенно повалила Рьяму на пол.

Вскоре несерьезная потасовка перевернула вверх дном стеллажи с исторической и научной литературой. Хаос оставил без внимания лишь полки с неумело написанными детективами.

В комнату вошла Тэвия. Ни капли не удивленная и ни капли не заинтересованная в происходящем. Не обращая внимания на сестер, сражавшихся случайно взятыми томиками двух враждующих философов, она, постукивая каблуками и придерживая платье, прошагала в конец комнаты, где Крау всегда хранил свои и брата стихи и прозу. Найдя небольшой зазор в самом центре между лирикой и эпосом, Тэвия аккуратно вставила туда «Рукописи мертвеца».