Вскоре над стрельбищем загремели выстрелы. Смена за сменой выходила на огневой рубеж. Команда следовала за командой. Сухие, трескучие хлопки улетали в пространство и возвращались раскатистым эхом. Стреляли, казалось, не здесь, а где-то далеко-далеко, за горами.

В записной книжке начальника появились прыгающие рядочки цифр. Сообщения показчика были неутешительными. Немало пуль ушло «за молоком».

Торопов зачитал результаты стрельбы и отпустил бойцов, оставив тех, кто не шел в наряд.

На огневой рубеж вышел Морковкин. Торопов дал ему обойму патронов. Боец действовал правильно, придраться было не к чему. Но когда показчик сообщил результаты, лейтенант пожал плечами. Мишень была поражена только двумя пулями, да и те ушли в нижний левый угол.

— Плохой я стрелок! — вздохнул Морковкин. — И в учебном вот так же было. Раз выполню, а два промажу!

Торопов присел перед бойцом на корточки и посоветовал:

— А ну, попытайтесь еще разок, все по порядку… Стреляйте не торопясь.

Морковкин, послав патрон в патронник, стал тщательно целиться. Торопов видел, как напряглись его руки, как вздулась на шее жила.

— Спокойней, спокойней. Напрягаться не надо. За спусковой крючок не дергайте, нажимайте плавно.

И опять что-то весеннее, волнующее легким облачком проплыло в душе. Торопов даже тряхнул головой, чтобы не отвлекаться от занятий. Это весеннее облачко делало сегодня его терпеливым и душевным.

Морковкин выстрелил и, не отпуская от плеча приклада, посмотрел на начальника.

— Теперь понятно, почему ваши пули просятся влево, — проговорил лейтенант как-то особенно заботливо. — Вы напрягаетесь и давите на приклад щекой. Всегда у вас пули идут вниз?

— Часто. Это я замечал…

И Морковкин чувствовал эту просветленность Торопова и не пугался его, а весь открывался перед ним и хотел только одного: попасть в цель, чтобы заслужить похвалу начальника.

— Наверно, еще мелкую мушку берете или придерживаете ее влево! Ну-ка, попробуйте разок. Не забывайте, что я сказал. Мушку возьмите ровную, просвет сократите, как только можете, приклад прижмите к плечу.

Торопов подошел к телефону. «Что это сегодня с начальником? — удивленно подумал Митька. — Душа человек!».

Морковкин не торопясь прицелился и выстрелил.

«Семерка, внизу, чуть влево», — услышал лейтенант в трубке голос показчика.

— Вот видите, уже лучше! — обрадовался Торопов. — Выровняйте мушку, берите без просвета.

И Морковкин тоже обрадовался. Он уже уверенно, смело выстрелил второй раз. Трубка сообщила: «Попал».

— Стреляйте еще! — увлеченно крикнул Торопов.

Морковкин совсем осмелел. Загремели выстрелы. В трубке зазвучал голос.

— Хорошо! — сказал Торопов Митьке. — Оказывается, можете стрелять! И неплохо стрелять! Только не трусьте, как заяц, не сжимайте мускулы. Стрелок из вас будет настоящий.

Митька счастливо ухмылялся. Торопов постоял у костра, посмотрел на бледное пламя, задумчиво закурил и вдруг тихонько засмеялся и покачал головой, точно сам удивился своему состоянию.

— Ну, а у вас почему неудачи? — спросил он весело и громко у Дудкина. — Сами причину знаете или искать ее будем?

— Лучше искать, — уныло промямлил Валька. — Вот, кажется, делаю все, как нужно, а смотришь — летят пули в белый свет, как в копеечку. Я уж и так и этак прикидывал — не пойму. Только об этом и думаю, — подчеркнул Валька.

— Что ж, давайте исследуем, — улыбнулся Торопов. — Может, и выясним, откуда эта копеечка берется.

Торопов лег рядом с бойцом, приставил к винтовке ортоскоп. И пока он занимался с Дудкиным, где-то глубоко, в самом дальнем уголке души, все звучала и звучала весенняя радость, с которой он пришел на стрельбище. Он словно продолжал говорить с Ниной Сергеевной, говорить о траве, которая вырастет из разомлевшей под солнцем благодатной земли, о цветах, которые расцветят пышными узорами лесные лужайки, и о том, что ему, пожалуй, не быть счастливым. Ему вдруг стало жаль себя, и он подумал, что у него есть и будут только эти бойцы, товарищи его боевые, а больше никого не будет. И от этого он испытал еще большую теплоту к своим солдатам. А сам, думая об этом, говорил заботливо:

— Вы уменьшите просвет между мушкой и основанием мишени. Не бойтесь, не бойтесь…

Панькин возвращался домой. Подъезжая к Кирпичному, он услыхал выстрелы и тепло подумал: «Игорь воспитывает бесшабашность!»

Передав лошадь коноводу, Панькин поспешил на стрельбище Торопов горячее, чем всегда, стиснул его руку, потряс ее.

— Не заскучал о заставе?

— Да есть немного, — засмеялся Панькин. — Что это? — спросил он, кивнув на бойцов, которые распластались на снегу с завязанными глазами.