Слезкин и Моисей вышли, уселись на завалинку.

Солнце устало катится на закат, в воздухе веет прохладой. Дышится легко. Косте чудится, что он каждой клеткой тела чувствует, как с увалов, окружающих заимку, струятся невидимыми ручейками перемешанные с летним зноем запахи цветов, березовых почек, растаявшей за день смолы. Этих запахов не в силах рассеять даже сырость, густым туманом потянувшая от холодного родника, журчащего в нескольких шагах от дома. На склоне горы, пощипывая молодую травку, пасется скот. Кругом тишина и покой. «Как здесь хорошо! — думает Слезкин радостно. — Сколько воздуха, свежести!.. А Зойка!.. Эти глаза…»

Моисей скручивает цигарку, неторопливо высекает на трут искру, чмокая губами, прикуривает.

— А на охоту пойдем?

— Пойдем, пойдем! Хоть завтра!..

Старик искоса смотрит на пограничника и вдруг обращается с вопросом:

— Ты скажи мне вот что… Правда или нет, что царица Екатерина была полковником?

— Правда, — подтверждает Слезкин после небольшого замешательства.

— Как же так? Женщина — и вдруг полковник?! Что у нее, мужиков не хватало?

В представлении Моисея царица-полковник выглядела не иначе как верхом на белом коне, с наганом на боку, с биноклем в руках. Примерно так же, как начальник отряда Туров. Не в силах был постичь он лишь одного: как обходилась Екатерина со своим длиннющим платьем, садясь на коня.

— А почему она не взяла чин покрупнее? Могла бы, поди, присвоить себе и маршала? Царица ведь как-никак — сама хозяйка!

— Не принято, видно, было.

— Дураки, они, эти цари! — заключил Моисей. — И властью-то не умели как следует распоряжаться…

Посидели, помолчали. Старик заговорил опять:

— А скажи, где теперь Буденный? Что-то не слышно об нем ничего?

— Воюет где-нибудь. А может, и в штабе сидит, планы разрабатывает, — высказал предположение Слезкин.

— Ну, нет! — горячо воскликнул Моисей. — Такого лихого командира в четырех стенах сидеть не заставишь. Нраву не такого!

— Это верно, — соглашался Слезкин, а сам беспокойно поглядывал на дверь, прислушивался к голосу Зойки. — Но теперь ведь с шашками против танков не попрешь.

Старик пригладил взъерошенные волосы и внушительно продолжал:

— Что ни говори, а боевой командир! Помню, как он принимал парад в Иркутске…

Моисей пустился в воспоминания. Слезкин догадался, что Буденный потребовался Моисею лишь для того, чтобы посвятить свежего человека в историю своих подвигов.

— Выстроили, значит, нас на плацу. В конном строю, стало быть, — повествовал старик. — Стоим, ждем. Кони уросят. И вдруг на белом скакуне появляется сам Буденный. Усища — во-о! — Моисей размахнул руки, показывая чуть не метровые усы. — Конь пляшет, стрижет ушами, хвост распускает. Проехал, значит, Буденный перед строем, остановился посреди плаца да как гаркнет: «Здорово, орлы-конники!»

В дверях показалась Зойка. Слезкин, сам не зная почему, вскочил. Зойка услышала возглас старика и, покачав головой, подозвала Костю.

— Сходите в ерник, наломайте веник, а то нечем полы шоркать, — распорядилась она, показывая на пригорок.

Слезкину радостно стало от того, что она им командует, и приятно было выполнить ее поручение. Он побежал.

— Вернись! — остановил его Моисей. — Бессовестные, не успел гость приехать, сразу в работу норовите его пустить. Самим делать нечего…

— Пусть своим себя считает, — улыбнулась девушка Слезкину.

— Конечно! — обрадовался Костя. — Что это за работа? Одно удовольствие! — Он горячо посмотрел Зойке в глаза. Та улыбнулась ему загадочно, но тут же нахмурилась.

Старик молча ждал, когда внучка уйдет. Но она оперлась плечом о косяк и не уходила.

Моисей любил прихвастнуть и приврать. Так он вдруг стал участником парада в Иркутске, хотя на сто верст кругом всем было известно, что прожил он всю жизнь в Дальджикане и никуда не выезжал. Должно быть, кто-то другой поведал старику подробности кавалерийского церемониала, а он украсил чужой рассказ собственной персоной.

Продолжение рассказа Слезкин не услышал. Зойка не любила, чтобы кто-то подсмеивался над дедом, слушая его фантастические выдумки, и поэтому не уходила.

— Ну, чего вызвездилась? — проворчал с досадой Моисей.

— А может, мне тоже интересно послушать? — прищурив лукаво глаза, проворковала внучка. — Вы, мужчины, всегда такие загадочные истории рассказываете, что можно заслушаться!

— И в кого только уродилась такая упрямая? — буркнул Моисей.

— Вся в вас, дедушка! В кого же, как не в вас! — засмеялась Зойка и заговорщицки подмигнула Косте. От этого Слезкин почувствовал себя просто и хорошо.

Едва солнышко, обласкав макушки сопок, заглянуло в Дальджиканскую падь, Моисей и Костя были уже на ногах. Наскоро перекусив, они принялись собираться в путь. Старик укладывал в заплечный мешок еду: каравай черного хлеба, огромный, чуть не с голову величиной кусок козьего мяса, пару бутылок молока. Слезкин, усевшись на порог, натягивал на ноги сапоги, еще с вечера предусмотрительно смазанные жиром.